Цыганские сказания
Шрифт:
— Ничего себе, — я засовываю в рот очередную порцию крема. Естественно, мне уже хочется в Аргентину. Но сейчас не лучшее время для путешествий. — Да, моя правда. Я беременна.
Потянувшийся налить себе кофе Ладислав, дёрнув рукой, опрокидывает дном кофейника чашку, и горячая жидкость заливает полстолика. Как приятно! Не всегда именно я узнаю всё последней.
— Я так понимаю, паниковать рано, потому что это ещё не вся правда, — оптимистично произносит Ловаш. Так и тянет его огорчить — извинения за розыгрыши я, конечно, приняла, но впечатления от них всё ещё свежи.
— Конечно. Вся правда в том, что я не умру.
— Точно? —
— Удача.
Ладислав смотрит на меня с яростью.
— Вы не думали о том, что она может в любой момент кончиться — и не сработать? Что тогда?
— Ладислав, она уже сработала. Моё тело не избавилось от ребёнка, когда было переполнено удачей. Он не представляет для меня опасности.
— Может быть, опасность появляется именно на определённом сроке.
— Значит, необходимо постоянно поддерживать высокий уровень удачи. Много общаться с цыганами. Посещать общественные места. Заниматься тем, от чего испытываешь счастье. Собирать предметы, заполненные бахт. Не думаю, что вы к этому не готовились. Ведь о том, что будет, если удача у меня закончится, вы знали и до моего возвращения. Кстати, сейчас я заряжена по самое горлышко. Так что, если вы попробуете причинить мне вред... повезёт мне, а не вам.
Я снова исполнена уверенности. Как в то мгновенье, когда вкладывала листок с моей маленькой рукописью в одну из шкатулок с другими рукописями. А шкатулку — обратно между книг, на полку стеллажа.
— Не вздумай проверять, Лаци, — мягко говорит Батори. — Ты мне ещё нужен. Очень.
— Но ведь это чушь! — Тот даже вскакивает. — Мы не можем рисковать!
— Лаци, из нас троих только Лилике знает действительно хорошо, как работает цыганская магия. А она работает, и замечательно. Лили успела доказать нам, правда? Сядь, пожалуйста. Лили, я обещаю тебе — ребёнка не тронут. Я верю тебе.
— Я тоже верю себе. Ловаш, вы не будете сильно против, если доклад я всё же представлю в письменном виде?
— Вам нехорошо? Может быть, приляжете? Или Тот отнесёт вас в медблок.
— Нет, спасибо. Я просто поняла, что соскучилась по Шаньи. Не терпится обнять его. Наверное, материнские инстинкты уже просыпаются, — я отправляю в рот последний кусочек пирожного и встаю прежде, чем Ловаш произносит:
— Да, конечно. Идите.
Взявшись за ручку двери, я вспоминаю кое о чём.
— Кстати, ребята! Будете раздавать ордена, не забудьте дать один третьей и, вполне возможно, самой главной участнице операции с монахами.
— Кому? — растерянно произносит Тот.
— Динаре Коваржовой. Предводительнице цыганских сотен.
Я поднялась в библиотеку от растерянности. Два самых уютных места в усадьбе — библиотека и кухня. Но на кухне было нетоплено и лежала мёртвая Ядзя. Последняя из Твардовских-Бялыляс. Ей было, кажется, давно за сотню лет, и умерла она тихо. Просто остановилось износившееся сердце. Так сказал Адомас, когда мы проснулись. Я не решилась посмотреть на покойницу — и убрела в библиотеку. Сердце усадьбы.
Пяркунаса в народе считают хозяином молний. Однако на самом деле он покровитель порядка. Что может быть большим порядком, чем алфавит? Или чем буквы, строго расставленные по словам и строкам? Чем книги с аккуратно поставленными друг за другом строками?
Собрание для хранения этих книг. Библиотека, которую теперь храню я, хозяйка усадьбы.
От бюро возле окна пахнет дубом.
Вместо
Дорогая госпожа Кропф!
Шлю Вам для нашего сборника ещё четыре цыганские истории. Я записал их сейчас в Хорватии, близ Загреба. Обратите внимание — одна история будто один в один прусская, про девушку, украденную мёртвым волхвом. Но кончается веселее: девушка сошла в могилу сама, и с тех пор на этом месте растут дикие жёлтые лилии — цыгане зовут их «волчьими» — и время от времени можно слышать смех, её и мёртвого мужа.
Как Ваше вдохновение? Пришлёте ли мне новых сказок? Право, они удаются всё лучше.
Что касается Вашей фразы в прошлом письме, то я и Ловаш Батори совершенно точно не есть одно и то же. Господин Батори сначала сделался вампиром, пройдя все обычные для вампира стадии, и только потом — жрецом. Я же, напротив, сначала стал жрецом (и, признаться, чрезмерно баловался, используя открытые мне знания; даже переделал на свой очень романтический тогда взгляд ритуал посвящения моей лунной богине), и только потом, после расстрела — вампиром. Одно из этих существ пожалело жизни поэта и, не зная, что я неминуемо стану мёртвым жрецом, обратило меня, умирающего. В результате я очнулся для новой жизни не только посвящённым, но и вампиром. Однако из-за столь странного наложения я оказался избавлен от юношеского безумия. Моя жажда была вполне терпимой, моё вожделение (прошу прощения) не увеличилось и не превратилось в манию. Я никого не убивал и не чувствовал такой потребности. Кровь же я добывал исключительно мирными способами — Вы не представляете, какой жертвенной может быть мужская любовь!
К Ловашу Батори у меня действительно большой интерес. Но нет, дело не в схожести наших натур. Скорее, это интерес создателя к креатуре. Впрочем, долго будет объяснять. Ничего в этом интересного нет, уверяю Вас.
С печалью должен признать, что мои стихотворные опыты по прежнему неудачны. Все мои знания со мной, и вдохновение я, кажется, испытываю. Однако теперь оно не похоже на влюблённость, на сладкую и болезненную одержимость. Может быть, в том и дело: вампиры не умеют любить, а что такое поэт без любви? Бумагомарака. Рифмовальщик.
К вопросу о цыганских песнях. Боюсь, нет в них никакой загадки, по крайней мере, здесь, в Венской Империи. И переводить Вам не буду. В одних пляшут до упаду, в других пьют допьяна, в третьих по своей бедности убиваются. Может быть, это резкое суждение. Но я, право, не нахожу в них той глубины, того бескрайнего чувства, что мило мне в цыганских песнях моей родины — когда с первого же звука раскалывается небо, а с первой строки — сердце.
Присылайте теперь в Будапешт. Я еду туда, чтобы увидеться с известной Вам особой. Теперь она показывается людям, да и вообще, кажется, стала жить вполне свободно. Хочу успеть на крестины её дочери: у цыган на крестинах всегда очень весело. Говорят, что приглашены две сотни цыганок, и каждой на память будет подарено по низке серебряных монет. Две сотни танцовщиц! Воображаю, на что это будет похоже! А крёстной будет дочка мятежницы Шерифович — если вы помните ещё эту историю.
Как говорят здесь цыгане, целую Ваши ручки,
всегда Ваш искренний друг,
Ф. Г. Л.