Цыганские сказания
Шрифт:
— Ну-с, как себя чувствуем? — отвратительно весёлым голосом вопрошает он.
— У меня болит голова. Особенно от звуков.
— Ну-ну-ну, — доктор понимает намёк и переходит почти что на шёпот. — Это временная неприятность. Мы не дали вам обезболивающего, чтобы не смазать клиническую картину. Где именно болит? И как?
Я послушно описываю. Упоминание обезболивающих меня приободряет.
— Замечательно, — констатирует врач. Не иначе, как именно мне достался садист. — А теперь откройте потихоньку глазки.
—
— Ну-ну-ну! Это мне взрослая, замужняя дама говорит! Рожать — вот это будет больно. А мы с вами просто откроем глазки, чтобы посмотреть зрачочки. Ну-ка?
Я делаю нечеловеческое усилие. Глаза, лишившись защиты век, немедленно переполняются слезами. Лицо врача расплывается огромным розовым блином.
— Вот и умничка, вот и молодец, замечательные у нас зрачочки! Можно закрывать глазки.
— Что со мной? Почему я в лазарете?
— А вы не помните?
— Нет.
— Ну-ну-ну. Соберитесь и скажите дяде доктору: что вспоминается, как самое последнее?
— Ну, э... принц.
— Так-так-так. Что принц?
— Спать уложила. А потом... потом с мужем мы шли в раздевалку...
— Ну-ну-ну!
— Всё.
— Не так уж и плохо... если вы вспомнили именно нужный день. С мужем о чём вы говорили?
— Что у него были занятия в тире.
— Замечательно. По крайней мере, вы потеряли не больше часа.
— А что было в тот час?
— Вы уронили на себя дверцу шкафчика в раздевалке. Прямо на голову.
— Как?!
— Ну, если верить вашему мужу, дёрнули за ручку слишком ожесточённо. После ссоры с подопечной.
— Это она! — я даже сажусь, возбуждённая своим озарением, и тут же корчусь от вспышек боли. — М-м-м...
— Поспокойней, поспокойней. Сестра, подготовьте обезболивающее.
— Да, господин полковник.
— Мой муж... Где он? — я стискиваю ладонями голову, потому что иначе, мне кажется, она разлетится на куски, как брошенный в стену арбуз. — Позовите моего мужа!
— Конечно, госпожа гвардии голова. Только не напрягайтесь. Расслабьтесь, а то колоть неудобно, — это медсестра.
— Ефрейтор Джурич, вызовите сюда капитана Коваржа. Немедленно, вы слышите?
— Мы всё слышим, госпожа гвардии голова. Успокойтесь, — это врач.
— Речь идёт о вопросе безопасности!
— Да, госпожа гвардии голова. Лягте вот так, так лучше, — сестра разминает меня на кровати, как фигурку из мокрой глины на гончарном столе. — Вы сами видите, что так удобней. Расслабьтесь. Надо закончить тесты, и сразу после этого я приведу господина капитана.
— Госпожа гвардии голова! — взывает ко мне голос врача. — Небольшой тестик остался. Улыбнитесь, пожалуйста.
— Вы издеваетесь?
— Ну, скажите «сыр», только рот максимально растягивайте в стороны. Ну-ну-ну!
— Сы-ы-ы-ыр, мать вашу...
— Поспокойней, госпожа Хорват, здесь незамужняя
— Кхххххх...
— Вот и замечательно.
Я выполняю ещё несколько идиотичных указаний прежде, чем доктор успокаивается и отсылает сестру за Кристо.
— У вас, моя милая, небольшое сотрясеньице мозга, — поясняет мне врач, как будто я ещё не догадалась. — Такое бывает, когда на голову падают деревянные предметы. Мы вас тут несколько дней продержим в тишине и покое, покормим лекарствами, и встанете свеженькая и бодренькая.
— Где вы были, доктор, когда я гвазданулась о чугунную лестницу в усадьбе одного моего чудесного родственника, — боль потихоньку отходит, и мизантропия понемногу уменьшается до размеров одобряемой обществом лёгкой меланхолии. В палате, оказывается, горит только одно бра, а плафоны на потолке всего лишь тускло белеют. Несколько минут назад я могла бы поклясться, что комната залита светом.
— Это у вас от лестницы шрамик, да?
— Угу.
— Вот вы какая у нас опытная. Лестницу пережили — и шкаф переживёте. Главное, не падать духом, да, моя милая?
— Вы галицианин? — я, наконец, осознаю, что врач говорит с достаточно сильным славянским акцентом.
— Да, госпожа гвардии голова.
— Тогда какого чёрта мы говорим по-немецки?
— Наверное, потому что мы в Венгрии, госпожа гвардии голова. Что, полегче у госпожи головы с головой?
— Да, спасибо.
Кристо, как всегда, заходит без стука.
— Ну, вот и господин капитан. Я вас оставлю, но прошу не забывать, что комната находится под наблюдением и потому радоваться друг другу слишком бурно не надо, — схватывается врач. — Моё почтение.
Его старомодно-белый халат плохо скрывает пристёгнутую под мышкой кобуру.
Кристо подтаскивает к кровати стул, на котором прежде сидела медсестра, и садится на него верхом. Он так редко делает — только когда я отлёживаюсь после болезни. Как будто от этой ребяческой позы серьёзность ситуации хоть чуть-чуть уменьшится.
Ой, ну ладно, Лиляна, ты просто в очередной раз получила по башке.
— Ты как? У тебя на лбу здоровенный синяк — выглядит страшно.
— Кристо, — я стараюсь говорить настолько тихо, насколько возможно. Надеюсь, микрофоны не монтированы возле самой постели. — Кристо, ты понял, что произошло?
— Я был с тобой рядом. Ты дёрнула за ручку шкафчика, и дверца отломилась. Упала тебе на голову, — Кристо машинально тоже переходит на шёпот. — А что?
— Не-е-ет, она не так отломилась. У неё была повреждена верхняя петля. Потому что я не дёргала. Я за ручку едва взялась. Если бы ты смотрел в мою сторону, ты бы это увидел. Кое-кто нарочно повредил верхнюю петлю в дверце именно моего шкафчика. Пользуясь тем, что в раздевалке нет видеонаблюдения, только прослушка.