Цыганские сказания
Шрифт:
«Люди не видят и не хотят знать, что человечество — не библиотека, с каталогом, с книгами, расставленными по теме. Человечество — это организм. Действительно, что есть цыгане в этом организме?»
Записывая, я вдруг чётко поняла, осознала всем существом, что так же некогда сидел за бюро и Марчин Казимеж Твардовски-Бялыляс. Длинные ноги он подбирал под стул. На лбу, между бровями, чернела резкая складка — от сосредоточенности. Нет, Марчин не просто собирал книги. Он записал, как минимум, однажды что-то своё. Тайну, которую мне предстоит отыскать. Если я захочу.
—
— В смысле? То, что Кристо её в конце концов убил?
— Нет. То, что даже будучи под чарами, со вбитым в голову приказом, она постоянно создавала свою игру. Ни то, что она станет жрицей, ни то, что попытается завладеть библиотекой Твардовских, не было запланировано. А ведь она набирала команду и силу. Ресурсы, как перед рывком. Не представляю, что она собиралась делать с новыми ресурсами дальше — но определённо что-то собиралась, — Ловаш касается пальцами лежащей перед ним косы. — Вы, цыгане, кажетесь такими робкими... Румыны решили когда-то, что из вас просто будет сделать рабов. И вот странные дела: казалось, вы полностью смирялись со своей участью. Вы не восставали с оружием. Не пели песен борьбы. Но вы сбегали. При первой, малейшей, ничтожной, почти иллюзорной возможности. После поколений в рабстве, унижениях, послушании, которые должны были въесться под кожу. Сбегали между плотно сжатых пальцев — как вода. Это не бунтарство. Это что-то другое.
«Человек живёт в одной стране и видит цыган, потом переезжает в другую, и снова видит цыган, и рад им, потому что что-то в его мире осталось надёжным: пусть хотя бы и цыгане. Цыгане переносят мелодии из одного конца света в другой. Цыгане принимают и сохраняют чужие мелодии, дают им новую жизнь, а потом дарят обратно, и мы слышим их в песенке из радиоприёмника, в симфонии или рапсодии известного композитора, они пронизывают мир, насыщая его.»
Я бы могла сказать императору, что между пальцев умеет сбегать не только вода. Но он не поймёт. Он даже не поймёт, как это важно — то, что я поняла и записала.
«Подобно тому, что связывает весь организм, перемещаясь по нему, согревая его, насыщая. О, неслучайно цыганским цветом считается красный!
Цыгане — кровь мира.»
— И в чём был смысл скрывать это от меня?
— Думаю, Лаци просто чересчур увлёкся секретностью. Ешьте, Лилике. Я не собираюсь вас травить, — Ловаш усмехается.
Да уж. Не в его интересах. Я задумчиво втыкаю ложечку в верхушку пирожного.
— И всё? Ладислав?
— Вторая половина ордена всё ещё находится где-то в Пруссии. Так что возможны новые попытки переворота. Ну, и... Боюсь, что один из монахов был вашим родственником. Правда, довольно дальним. Его мать — старшая сестра вашего деда... Фон Адлигарб. Тот, который был против вашего убийства.
— У меня какая-то жуткая прорва родственников, — печально говорю я. — И каждый второй норовит умереть. Я даже не удивлюсь, если Агнешка умерла из-за меня.
— Не давите на больное место, — тихо произносит Ловаш.
Неужели он правда видит дочь каждый раз, как смотрит
Живой и ходячий упрёк.
«Да, эта кровь бывает дурна: она ведь принимает в себя всё дурное, что есть в организме. Но даже тогда она исправно бегает, насыщает, связывает, переносит, сохраняет... Что? Больше, чем музыку. Цыгане переносят бахт. Удачу и судьбу нашего мира.
Можно лечить кровь. Но нет смысла организм её лишать. Не работает он без крови.
Так же, как механизм нашего мира прекратит свою работу без бахт. Третьей силы, отдельной и от силы вампиров, и от силы жрецов.
По счастью, никому и никогда не приходило в голову лишить этот мир цыган.»
— Извините. — Я съедаю половину пирожного, чтобы выдержать паузу.
«Записано Лиляной Хорват, из рода Жи?ко Хорвата, прозванного Задирой, хозяйкой усадьбы Твардовских-Бялыляс.»
— Что же. Теперь ваша очередь, господин император.
— Нужна правда, которая касается именно тебя? — уточняет Ловаш.
— Да.
— Ясно. Вот этого, кажется, никто не знает. По крайней мере, участники договорились о секретности.
Ладислав напрягается. Как и Ловаш до того, он явно знает, о чём пойдёт речь.
— Маргарета отвесила господину голове службы императорской безопасности оплеуху. Смачную такую затрещину. А потом и мне тоже.
— А при чём здесь я?
— Она сказала, что мы оба — подлецы.
— Так а при чём здесь я?!
— Ну, Маргарета сочла, что как подлецы мы поступили именно по отношению к вам. Лаци — и к другим «волчицам» тоже. Она ещё много определений к «подлецам» добавила, если честно. А мы стояли и краснели, как школяры перед классным руководителем, — Ловаш откровенно забавляется воспоминаниями, а вот Тот чувствует себя неуютно. — Кстати, раз уж зашла речь, я прошу у вас прощения за те неумные розыгрыши. Помните, с поваром и рассуждениями о самоубийстве.
— С сопутствующим убийством меня... да. Надеюсь, хотя бы вам было весело. Потому что мне — не очень.
— Увы, не очень. Это было что-то вроде проявления кризиса среднего возраста. Я сначала стал думать о старческом безумии. А потом решил попробовать, на что оно будет похоже. Как вы его воспримете, как воспримут другие. В глубине души я, наверное, актёр. Вот и... примерил роль. Идиотская идея. Ещё раз извините.
— Извинения приняты. Будет интересно услышать от Госьки полный список определений.
— Ну, в ближайшее время у вас вряд ли получится. Маргарета уехала в Аргентину.
— Куда?! Прямо в гипсе?!
— Мне кажется, Маргарета из тех женщин, которых трудно остановить гипсом на обеих ногах.
— Но зачем?
— Сказала, что ей надоело всё время заботиться о других и она хочет немного позаботиться о себе. И ещё — что хочет научиться танцевать сальсу в какой-нибудь аргентинской школе.
— В гипсе? На обеих ногах?
— Ничего от вас не скроешь. Именно в гипсе на обеих ногах. Хотя я, думаю, уже когда его снимут. Она взяла отпуск на полгода. Оплачиваемый. По всем прогнозам, за это время переломы зарастут.