Цыплёнок и ястреб
Шрифт:
Наконец я сказал:
— А что будет, если в меня попадут, пока ты вот так сидишь?
— Успею, — сказал он, не глядя на меня.
Я выполнил с Дэйзи еще два вылета, в то же место. Каждый раз он выполнял все тот же ритуал: отдавал мне управление и скрючивался за своим нагрудником.
— Как этот урод может быть командиром экипажа? — я со злостью уставился на Фарриса.
— Боб, «урод» — это все же чересчур, — Фаррису, похоже, было неловко.
— Из-за него рискуют все, и в вертолете, и в строю. Труса даже я разглядеть могу.
Фаррис
— Ну, в конце концов, такой пилот — все же лучше, чем никакого, — сказал Фаррис.
После долгой дискуссии с Фаррисом стало ясно, что Дэйзи — это такая превратность войны, с которой мне следует смириться. Но для свежего уоррента я завершил разговор довольно жестко.
— Больше я с ним не летаю, — сказал я.
— Ладно, — ответил Фаррис. — Больше ты с ним не полетишь.
И все. Дэйзи ничего не сделали.
— А ты чего хотел, расстрельную команду? — спросил меня Коннорс, когда мы стояли вечером в очереди за едой.
— Нет, — ответил я. — Но ведь можно было, наверное, отстранить его от полетов, занести в личное дело…
— Слушай, Боб, да вся рота знает, что он трус. Даже он сам это знает. С ним летают только новички, вроде тебя, которые еще не в курсе, — сказал Коннорс.
— Ну, я с ним больше не летаю.
— Вот это, — вмешался кто-то, — потрясет его, Мейсон.
Позади Коннорса стоял Джон Холл и прислушивался к нашему разговору.
— Ты должен, — продолжал он, — преподать ему урок.
— В смысле?
— Ты должен убить его, — ответил Холл.
— Чего вы прикалываетесь? — я поглядел на него серьезно. — Я правда считаю, что надо что-то сделать. Например, отстранить его от полетов и перевести в штабную палатку, к его собратьям поближе.
Джон обратил на меня вопрошающий взгляд:
— Мама дорогая, — сказал он. — Неужели ты хочешь обвинить наших штабных близнецов в том, — и тут его голос упал до зловещего шепота, — что они тоже паршивое ссыкло?
Коннорс засмеялся. Штабные офицеры, Оуэнс и Уайт не летали на задания. Но ходили слухи, что они записывают себе часы боевого налета, чтобы получить медали.
Холл продолжал:
— Если так, Мейсон, то получится грязно, грязно.
— В смысле?
— А как ты собираешься убить всех троих, чтобы не получилось грязно? — и Холл, ухмыльнувшись ухмылкой безумца, сделал гигантский глоток из своей неизменной фляги со «Скотчем».
Когда мы разбили лагерь в точке «Лима», моросил дождь. Большинство вертолетчиков из 24 машин остались в кабинах, разве что Нэйт отправился побродить. Деревенский пейзаж искажался в каплях дождя, текущих по плексигласу. Воздух оставался жарким, неподвижным, сырым. От дождя легче не стало. У меня за спиной борттехник чистил свой пистолет, а стрелок спал. Рядом со мной стояла машина ведущего и полковник подошел, чтобы поговорить с нашим командиром роты, Уильямсом. Мы были здесь уже два часа. Ждали.
— Сэр, такого сорок пятого вы точно не видели, — борттехник, сержант ЛаРой, протиснулся между креслами и протянул мне свой пистолет.
— По-моему, обычный сорок пятый, — ответил я. ЛаРой не был штатным бортехником;
— Он так выглядит, сэр, но это мое собственное оружие, не армейский образец. Я его немного доработал.
Отлично. Фанат короткоствола.
— Правда?
— Ага. Я вот, к примеру, срезал часть спусковой пружины. Перышка достаточно, чтобы выстрелил.
— Зачем?
— Ну, если вы слишком сильно давите на спуск, это сбивает вам прицел.
— Ну, здорово.
ЛаРой покачивал пистолетом в футе от моего лица и, надо думать, ждал, что я начну восхищаться. Восхищаться я не стал. Неожиданно он отодвинулся и я услышал лязг. Обернувшись, я увидел, что он извлекает магазин из рукоятки.
— Гляньте, сэр. Не поверите, какой он легкий. Я спилил кучу металла.
— Ладно, ЛаРой, верю. Отличный пистолетик, кто бы сомневался.
— Ну давайте, сэр. Просто щелкните разок, — ЛаРой все пихал мне пистолет, держа магазин в другой руке. — Вот, я его разрядил.
Я подумал, как, наверное, ЛаРою здесь нравилось — вокруг столько разных пушек и пуль, и все настоящее. Мне стоило бы поразмыслить больше, прежде чем взять его пистолет.
Курок был взведен, поэтому я держал оружие очень осторожно, хотя и знал, что оно не заряжено. Я направил дуло вверх и начал смотреть, куда бы прицелиться. С пистолетами у меня отношения не особо складывались, я люблю ружья. Мушка покачнулась. За стеклом стоял строй «Хьюи», колебавшийся в струйках воды. Я инстинктивно отвел от них оружие. В прицеле появилась спина полковника. Народу здесь явно было многовато. Я продолжал целиться, держа оружие двумя руками и подыскивая какое-нибудь открытое место для щелчка, хотя бы и с незаряженным пистолетом. Наконец, я направил его на один из приборов передо мной.
И в тот самый момент, когда я подумал, что можно нажать на спуск, раздался оглушительный грохот и пистолет с силой ударил меня по рукам. Прибор разлетелся на куски. Меня оглушило во всех смыслах слова. Из дула лениво выплыло колечко дыма, а мне захотелось обернуться и убить ЛаРоя. Впрочем, вот сейчас пистолет действительно был разряжен.
Я спокойно передал оружие ЛаРою, белому, как мел.
— Хороший спуск, сержант. Это уж точно.
Возле моего «Хьюи» начала собираться небольшая толпа, глазевшая на выходное отверстие от пули и небольшую ямку в грязи, где эта пуля, наконец, остановилась. Полковник, сложив руки на груди, наблюдал, как я выбираюсь из вертолета, и я почти физически видел над его головой «речевой пузырь» со словами «ГОВНЮК ТУПОЙ». Уильямс молча сидел позади него, свирепо глядя на меня.
А ведь старички уже почти что начали принимать меня. Вот до этого момента. Блин.
Пока мы не вернулись в расположение роты, Уильямс не сказал ни слова. Но перед ужинам он послал за мной Оуэнса, штабного офицера:
— Майор Уильямс ждет вас в своей палатке.
Хи-хи.
— Это было самое идиотское, кретинское, тупое, что я только видел в жизни, — сказал Уильямс. Но мудаком меня все же не назвал.
— Но…
— Если пилот в своем уме вот так играется с оружием, ему нет никакого оправдания.