Да благословит вас бог, мистер Розуотер, или Бисер перед свиньями
Шрифт:
— Да во всем мире не найти второго такого заведения. Если б перенести все это на сцену да, по замыслу драматурга, поднять занавес, когда на сцене никого нет, зрители все извертятся, пока не узнают, что за немыслимый псих тут обитает.
— Ну, а если псих выйдет на сцену и разумно все объяснит?
— Все равно он останется психом.
Элиот принял это объяснение или сделал вид, что принимает. Он не стал спорить — согласился, что ему надо умыться и собраться в дорогу. Он перерыл ящики стола, нашел небольшой
— Приятно видеть, сынок, что ты снова печешься о своей внешности.
— Гм-м-м! — Элиот вчитывался в этикетку на «Эрриде», которым раньше не пользовался. Он вообще никогда ничем не протирал себе под мышками.
— Отмоешься как следует, бросишь пить, уберешься отсюда, откроешь приличную контору в Индианаполисе, Нью-Йорке или Чикаго, и когда начнется процесс, сразу станет ясно, что ты так же нормален, как и все.
— Угу!..
Элнот спросил отца, пользуется ли тот «Эрридом».
Сенатор оскорбился:
— Я принимаю душ каждое утро и каждый вечер. Полагаю, это снимает нежелательные эманации.
— Тут сказано, что может появиться сыпь, тогда надо перестать.
— Не смазывай ям, если беспокоишься. Главное — вода и мыло.
— Угу!
— Вот в чем беда нашей страны, — сказал сенатор. — Эти деятели с Мэдисон-авеню приучили нас больше тревожиться о собственных подмышках, чем о России, Кубе и Китае вместе взятых.
И беседа, столь рискованная для этих двоих, принимающих все так близко к сердцу, свернула в узкое, безопасное русло. Теперь они могли не задумываясь соглашаться друг с другом.
— Знаешь, — сказал Элиот, — Килгор Траут написал когда-то целую книгу о стране, в которой все силы были брошены на борьбу с запахами. Для них это стало патриотическим долгом. Ни эпидемий, ни преступлений, ни войн у них не было, вот они и ополчились яа запахи.
— Если попадешь в суд, — сказал сенатор, — лучше не упоминай, что ты без ума от Траута. Из-за твоего увлечения этим детским лепетом тебя могут счесть недоразвитым.
Разговор снова покинул спокойное русло.
Элиот упорно продолжал пересказывать роман Траута «Эй ты, чуешь, чем пахнет?», и голос его звучал раздраженно.
— В той стране, — говорил он, — велись колоссальные исследования по борьбе с запахами. За счет частных пожертвований, которые собирали матери семейств, обходя дома по воскресеньям. Целью этих исследований было создать средство против каждого запаха. Но вдруг герой — кстати, диктатор этой страны — сделал потрясающее научное открытие, хотя сам вовсе ученым не был. И никаких исследований больше не понадобилось. Он решил проблему в корне.
— Да, да, — отозвался сенатор. Он терпеть пе мог историй Килгора Траута, и от восторгов сына его коробило. — Изобрел, наверно, такое средство, которое сразу уничтожило все запахи? — сказал он, чтобы скорей положить конец этим россказням.
— Нет,
Элиот вышел из уборной в чем мать родила, весь заросший волосами, утираясь кухонным полотенцем. Полотенце было совсем новое, на нем даже болталась бирка с ценой. Сенатор окаменел — ему казалось, что непристойность и бесстыдство несметными полчищами атакуют его со всех сторон.
Элиот ничего не замечал. Он продолжал безмятежно вытираться, потом бросил полотенце в мусорную корзину. Зазвонил черный телефон.
— Фонд Розуотера слушает. Чем мы можем вам помочь?
— Мистер Розуотер, — заторопился женский голос, — тут про вас передавали по радио…
— Да? — спросил Элиот.
— Сказали, что хотят доказать по суду, будто вы не в себе.
— Не беспокойтесь, дорогая. Улита едет, когда-то будет.
— Ах, мистер Розуотер, если вы уедете и не вернетесь, мы умрем.
— Даю вам честное слово, я вернусь. Устраивает?
— А вдруг вам не дадут вернуться?
— Вы считаете, голубушка, что я сумасшедший?
— Не знаю, как в сказать.
— Говорите как хотите.
— Я боюсь, вдруг решат, что вы ненормальный, раз вы столько возитесь с такими, как мы.
— А вы знаете других, с кем стоит возиться?
— Я нигде, кроме округа Розуотер, не была.
— Не мешает съездить, дорогая. Вот вернусь, и можно устроить вам поездку в Нью-Йорк.
— Господи боже мой! Да только вы не вернетесь.
— Я же дал вам слово.
— Знаю, знаю, но мы все это нутром чуем. Сердце подсказывает — вы не вернетесь. Мы все прикидываем, все планы строим, как бы проводить вас подостойнее, мистер Розуотер, — продолжала женщина, — чтоб и парад, и флаги, и цветы. Но нккого из нас вы не увидите. Мы страх как боимся.
— Чего?
— Не знаю. — Она повесила трубку.
Элиот надел новые трусы. Когда они аккуратно обтянули его, отец мрачно сказал:
— Послушай, Элиот…
— Да, сэр? — Элиот благодушно расправлял большими пальцами упругую резинку на поясе. — Все-таки эти штуки здорово держат. Я уж и забыл, как это приятно, когда все подтянуто.
Сенатор взорвался.
— За что ты меня так ненавидишь? — закричал он.
Элиот застыл от изумления.
— Ненавижу? Тебя? Да нет же, отец! Я вообще не способен ненавидеть!
— Но ведь ты так и норовишь каждым шагом, каждым словом задеть меня побольнее!
— Да что ты!
— Не знаю, что я тебе сделал, за что ты жаждешь мне отплатить, во теперь ты расквитался со мной сполна!
Элиот был потрясен.
— Отец… ну, пожалуйста!
— Замолчи! Сил моих нет тебя слушать! Чем дальше, тем хуже!
— Из любви к господу…
— Ах, из любви… — горестно отозвался сенатор. — Ты ведь и меня любишь, правда? Так любишь, что втоптал в грязь все мои надежды, все идеалы. И Сильвию ты, конечно, тоже любишь, не так ли?