Да, Босс!
Шрифт:
Левандовский сделал шаг вперёд, к двери, но тут же замер, неприятно пораженный мыслью, которая пришла ему в голову только теперь. Что делает Ева в этом незнакомом ему доме? Что, если находится здесь не одна? Что, если уже нашла ему замену, забыв обо всем, что с ним связано?
Но ведь Юра, который, как знал Адам, встречался с подругой Евы, тогда сказал бы ему об этом? Или нет?
Левандовский нахмурился, ощущая, как руки сжимаются в кулаки при мысли, что какой-то другой мужчина касался его жены. Хотя бы даже пальцем. Или взглядом. А если чем-то посерьезнее… то он вообще ему не завидовал.
Но если он, Адам, сделав
Ещё сегодня утром он думал, что Ева была с ним только потому, что ей заплатил Фогель. И этого нельзя было исключать до сих пор, но сейчас, когда надежда снова теплилась внутри, робко стуча о грудную клетку, Адам не хотел верить в то, что Ева отдавалась ему ради чьих бы то ни было денег. Ведь она передала конкурентам не ту формулу, значит, в конце концов, пошла против них. И этому могло быть только одно объяснение. И он хотел его услышать. Немедленно.
Адам подошел ближе к дому, взошел на крылечко и, не давая больше себе возможности думать о чем бы то ни было, постучал. Прислушался, жаждая услышать лёгкие шаги, но слышал только стук собственного сердца, грохотавшего в ушах. Он уже занес руку, чтобы постучать снова, когда дверь наконец открылась и перед ним предстала Ева.
Он смотрел на нее молча несколько мгновений, заново впитывая в себя ее образ, так жадно, будто она могла сейчас исчезнуть. Он смотрел на нее — родную и любимую — и чувствовал себя так, словно не было этих двух месяцев, когда каждый вдох был мучительно трудным. Словно не было этих двух месяцев, когда не знал, для чего вставать по утрам. Но они были. И как бы ни хотелось ему сейчас сжать ее в объятиях без лишних слов, сделать он этого не мог, потому что их разделяло пока слишком многое. Неясные моменты, жестокие слова и бездна боли — у каждого — своя, которую было не так-то просто перешагнуть.
Пауза затянулась и он в конечном итоге не нашел ничего лучшего, чем сказать:
— Привет. Могу я войти?
Глава 27
В воздухе всё чаще витало преддверие весны. Дни становились длиннее, даже морозный воздух пах как-то по-особенному — пьяняще и сладко. И пусть это только казалось Еве — было неважно. Она цеплялась за мысли о том, что впереди весна и лето, и они придавали ей сил.
С того момента, как Галка привезла ей документы, внутри Евы будто что-то окончательно умерло. Поставило точку в том, что касалось её надежды. Призрачной и почти несбыточной надежды, что они с Адамом снова будут когда-то вместе.
Даже дышаться стало после совсем иначе — не так болезненно, хоть и с въевшейся навсегда отравой понимания, что Левандовскому не было до неё теперь никакого дела. Он просто избавился от неё, как от ненужной вещи, не позволил ни объясниться, ни сказать ничего в своё оправдание. Да, вина за случившееся лежала и на ней, но Ева понимала, что сделала бы ровно то же самое, если бы ситуация повторилась.
Томас, Джерри и Лучия — Ева до сих пор удивлялась тому, откуда Оля взяла имя для единственной из трёх малышей кошки — подросли, и больше у Евы не было оснований оставаться в Хрустальной. Но мысли о том, как она вернётся в Екатеринбург и что будет чувствовать при этом, не оставляли её, понуждая раз за разом прокручивать в голове всевозможные варианты.
Ева как
Вздохнув, она отложила недомытую тарелку обратно в раковину, вытерла руки, грозно посмотрела на Томаса, висящего на шторе, и отправилась открывать. Это наверняка была соседка Вера Анатольевна — грузная женщина лет пятидесяти, перманентно скучающая и повадившаяся ходить к Еве то на обед, то на ужин. В последние дни они частенько проводили время вместе за разговорами. Вернее, говорила Вера Анатольевна, а Ева только кивала в ответ, не особо прислушиваясь к беседе о правительстве, ценах на картошку и каким-то чудом попавших в речь соседки биткоинах.
Открыв дверь, Ева собралась было уже пригласить Веру Анатольевну, но замерла на месте. Пальцы с силой сжали ручку двери, а улыбка, как приклеенная, застыла на губах. Ева зажмурилась, но когда открыла глаза — перед ней всё ещё стояла не соседка, а Адам Левандовский собственной персоной.
Тысяча мыслей о том, что делать, закружились в голове Евы сводящим с ума хороводом. И среди них не было ни одной относительно того, что будет лучше предпринять не в целом, а для её, Евиного, спокойствия. Всего одного взгляда на Адама хватило, чтобы тщательно выстраиваемая мифическая невозмутимость исчезла, заместившись чудовищной растерянностью.
Она много раз представляла, что будет говорить или делать, если вдруг ей выпадет хоть один из миллиарда несуществующих шансов встретить Адама и просто с ним поговорить. Но оказалось — всё было зря. Потому что слов не было. Он стоял напротив неё, в точности такой же, каким она его помнила, и спрашивал, можно ли ему войти.
— Нет! — найдя в себе силы каким-то чудом, выкрикнула Ева, с силой захлопывая дверь и прислоняясь к ней спиной. Она закрыла глаза, безуспешно пытаясь совладать с отчаянно колотящимся в груди сердцем. Сердцем, которое, вопреки здравому рассудку, рвалось к мужчине, стоящему в каком-то полуметре от неё.
Ей нужно было всего лишь подождать. Всего лишь вытерпеть и не открыть эту чёртову дверь, чтобы убедиться, что она просто нафантазировала себе Адама… снова. Но нет… вряд ли даже её воображения хватило бы на то, чтобы настолько остро почувствовать и дурманящий аромат его парфюма, и этот взгляд, который не давал ей покоя с самой первой их встречи.
Досчитав до тридцати, Ева всё же повернулась, открыла дверь, отчаянно боясь, что Адам не стал ждать и просто уехал. И выдохнула, когда он обнаружился там же, где и был несколько секунд назад.
— Заходи.
Ева наклонилась, успевая подхватить с пола Томаса прежде, чем тот выскочит на улицу. Развернулась и пошла вглубь дома, бросив через плечо:
— Только я не одна.
Адам замер на несколько мгновений, обескураженный резкой реакцией Евы и захлопнувшейся перед его носом дверью. Постоял немного, переваривая произошедшее. Хотя ее поведение при его внезапном появлении, наверное, было вполне закономерным, столь громкий отказ все же застал его врасплох. Вот только не для того он, черт возьми, промчался тридцать километров, как сумасшедший, чтобы взять и так просто уйти. И никакая дверь ему в конечном итоге не помешает осуществить то, за чем приехал сюда. Теперь, когда увидел ее снова — особенно.