Да, господин министр
Шрифт:
У меня почему-то было такое чувство, что Хамфри никогда не случалось бывать в подобных ситуациях. Поэтому вряд ли ему когда приходило в голову, что подлинная демократия означает уважение чувств и прав каждой отдельной личности – именно это в первую очередь отличает ее от диктатуры!
– Хамфри, – спросил я, – а вы когда-нибудь находились под наблюдением?
– Я? – Он был потрясен.
– Да-да, вы. Вы, Хамфри.
На его лице появилось обиженное выражение.
– Я – государственный служащий! – надменно произнес он, как будто это говорило само за себя.
– Так же, как Бэрджес, Маклин и Филби [60] , –
– Но они никогда не были постоянными заместителями! Чтобы стать постоянным заместителем, человек должен жизнью доказать свою надежность, стойкость и честность. В результате жесточайшего естественного отбора эта должность достается самым высоконравственным, самым благородным и самым сдержанным государственным служащим.
60
Занимали ответственные посты в государственном аппарате послевоенной Великобритании. Являлись агентами советской разведки.
Слово «сдержанным» он произнес с особым выражением, тем самым открыто подтверждая пристрастие Уайтхолла ко всякого рода секретности. А еще я отметил, что моделью для идеального портрета постоянного заместителя, очевидно, служил он сам.
Однако, даже если предположить, что постоянные заместители вне подозрений, непонятно, почему Хамфри так уверен, что никогда не попадал под наблюдение? Ведь не всегда же он был постоянным заместителем!
Ну раз уж сэр Хамфри столь красноречиво охарактеризовал постоянных заместителей, не худо бы услышать его мнение и о министрах. Услышал я, в общем, то, что и ожидал:
– Министры, как правило, обладают рядом ценнейших качеств, в том числе… э-э… способностью к быстрой интеллектуальной адаптации и… э-э… высокой моральной гибкостью.
Я потребовал разъяснений.
– Короче говоря, министрам нельзя доверять, – нагло заявил он и, на мой взгляд, без всякой нужды добавил: – Я говорю вполне откровенно. (Я бы назвал это возмутительной дерзостью!) Я не хочу сказать, что нельзя доверять лично вам, господин министр. Вам, конечно, можно. Но в общем, согласитесь, назначение министров, в отличие от государственных служащих, всегда несет в себе элемент случайности, нередко целиком и полностью зависит от прихоти премьер-министра, который раздает портфели либо в награду за услуги… э-э… сомнительного характера, либо чтобы оттереть действительно достойного человека, вероятного конкурента – нет-нет, конечно же, не вас, господин министр. Вам, безусловно, доверять можно. Почти что как государственному служащему.
(По всей вероятности, сэр Хамфри хотел сделать своему министру в известном смысле редкий комплимент. И Хэкер, не разглядев за этой щедростью очередного этапа своего «приручения», к сожалению, попался на удочку. – Ред.)
Последние слова сэра Хамфри, не скрою, были мне приятны, и я позволил ему продолжать.
– Господин министр, положа руку на сердце, можете вы поручиться хоть за одного из своих коллег по кабинету, можете гарантировать, что уж тут-то ни в коем случае не будет утечки секретной информации?
Естественно, я не мог честно ответить на его вопрос, не проявив определенной нелояльности по отношению к своим коллегам по кабинету.
– А за лидеров оппозиции? – не дожидаясь ответа, осведомился он.
– Ну, этим вообще
– Безусловно, – подтвердил сэр Хамфри и с довольной улыбкой объявил мне мат: – Так вот, господин министр, в то время вы были одним из лидеров оппозиции!
С моим постоянным заместителем трудно спорить. Однако для него главное – победить в споре, а для меня – сделать правильный вывод.
Поэтому я прервал нашу дискуссию и вынес свое решение: немедленно прекратить практику негласного наблюдения. Это дело принципа!
Он возразил, что такие решения чаще всего не входят в нашу компетенцию – это прерогатива министерства внутренних дел.
Ну и что? Меня вопрос о прерогативах меньше всего беспокоит. Я знаю, что просто обязан помешать дальнейшему распространению злокачественной опухоли. Раз уж я отвечаю за подслушивающую аппаратуру, почему бы мне заодно не взять на себя ответственность и за создание надежного защитного механизма от злоупотребления ею (разумеется, до того, как эта аппаратура будет пущена в ход).
– Господин министр, следует ли понимать вас в том смысле, что, прежде чем «поставить кого-либо на контроль», у него или у нее необходимо испросить письменное согласие? – не без сарказма заметил Хамфри.
Отвечать ему в том же тоне я счел ниже своего достоинства, поэтому мягко, но решительно возразил:
– Нет, я предлагаю создать специальную комиссию из представителей обеих палат под председательством лорда-судьи, и пусть она принимает решение в каждом конкретном случае. Причем санкция на подслушивание должна подтверждаться комиссией – и только ею – не реже, чем каждые две недели.
После чего я потребовал, чтобы он незамедлительно «запустил машину в действие».
Сэр Хамфри больше спорить не стал, но попрощался со мной весьма прохладно.
Сегодня у меня плодотворный день. Сразу же после ухода Хамфри дал указание Бернарду подготовить и разослать соответствующую информацию всем членам кабинета. А еще мне в голову пришла любопытная идея «организовать» запрос министру внутренних дел от какого-нибудь заднескамеечника. Что-то вроде: «Может ли господин министр заверить палату, что ни один из членов нынешнего кабинета Ее Величества никогда не подвергался негласному наблюдению?» Это собьет с них спесь и придаст делу необходимую огласку. Еще посмотрим, замыкается ли все на министерстве внутренних дел. Я лично сомневаюсь.
И наконец, я попросил Бернарда условиться о встрече с Уолтером Фаулером из «Экспресс» в неофициальной обстановке, скажем, в баре «У Энни» (один из тринадцати баров Вестминстерского дворца. – Ред.) ближе к концу недели.
– С какой целью? – поинтересовался Бернард, приготовив блокнот.
– Первый закон политической «несдержанности» гласит: «Прежде чем проговориться, выпей», – назидательно ответил я.
(Уолтер Фаулер был парламентским корреспондентом «Экспресс». А это означало, что он являлся либо ведущим политическим обозревателем, либо даже шефом отдела политических новостей этой популярной тогда газеты и, соответственно, имел доступ в парламентское лобби – это уникальное порождение британской системы власти, к тому же прекрасно зарекомендовавшее себя во всех демократиях западного мира, как наиболее эффективное средство «приручения» и «обуздания» свободной прессы. Когда пресса желает быть свободной, на нее очень трудно накинуть узду, но если она сама изъявляет готовность пожертвовать свободой – нет ничего проще.