Дафнис и Хлоя
Шрифт:
Из города прибыл ещё один вестник, велел скорее собирать виноград и сказал, что он останется здесь, пока из гроздей не сделают молодого вина, затем, когда сбор уже будет закончен, в город вернётся и с собой привезёт господина. Его имя было Эвдром - так называли его потому, что его делом было быстро бегать. Он был принят с почётом, и стали собирать виноград, носить грозди в точила, сливать в бочки сок, самые же зрелые грозди вместе с лозой снимали - чтобы прибывшим из города казалось, будто сбор винограда они воочию видят и вкушают его радости.
Когда Эвдром уже собирался вернуться в город, Дафнис дал ему подарков. Он подарил ему, что пастух может дарить: твёрдых сыров, молодого козлёнка, белую шкуру козы, чтобы зимой в дороге он мог бы
Был некто Лампис, пастух, стороживший коров. И он также сватал Хлою у Дриаса и много уже передал подарков ему, торопясь с этим браком. Поняв, что на ней женится Дафнис, если получит согласие хозяина, он стал придумывать, как бы устроить так, чтобы господин разгневался на Дафниса и Ламона. Зная, что хозяин особенно любит сад, Лампис решил, насколько возможно, обезобразить его и испортить. Но если деревья рубить, то услышат стук и поймают его, и он набросился на цветы и решил их уничтожить. Дождавшись ночи и перелезши через ограду, одни из цветов он повырвал, другие сломал, а иные затоптал ногами. И незамеченным скрылся. Утром Ламон вышел в сад, чтобы полить цветы ключевой водой. Увидев всё изгаженным, он понял, что это дело - врага, разорвал на себе хитон и, крича, стал призывать богов, так что Миртала, бросив то, что держала в руках, выбежала из дома, и Дафнис, покинув своих коз, прибежал. И они, увидев, что произошло, стали кричать и лить слёзы.
И необычным делом могло показаться, что так они о цветах горевали. Но они рыдали, боясь гнева хозяина. Да попади сюда и чужой человек, и он бы заплакал вместе с ними. Обезображено было всё место, и осталась лишь грязь. Те же из цветов, что избегли насилия, продолжали цвести, блистая яркими красками, и были прекрасны, даже повергнутые на землю, и всё ещё пчёлы садились на них, жужжа, словно рыдая. А Ламон, горем поражённый, сказал: "Увы, мне! Мои розы поломаны. Увы, мне! Мои фиалки потоптаны. Увы, мне! Мои гиацинты и нарциссы повырваны злодеем. Весна придёт, а они не распустятся. Лето наступит, а они красоваться не будут. А осенней порой никто венков из них не сплетёт.
И владыка Дионис над этими цветами не сжалился! Они росли рядом с тобой, у тебя на глазах, я часто венками из них венчал тебя. Как я покажу этот сад господину?! Что с ним будет, когда он это увидит? Он велит повесить меня, старика, на первой сосне, а может, со мной - и Дафниса, считая, что это сделали его козы".
Они заплакали, и теперь они уже рыдали не об одних цветах, но и о себе. Рыдала и Хлоя над Дафнисом, в страхе, как бы его не повесили, и молилась богам, чтобы не приезжал господин, и пережила тяжкие дни, словно уже видела, как бичуют Дафниса. Уже ночь наступала, когда пришёл к ним Эвдром известить, что хозяин прибудет дня через три, а его сын завтра приедет. Они толковали о том, что случилось, поделились своими страхами с Эвдромом и стали спрашивать его мнения; он, благосклонный к Дафнису, посоветовал всё рассказать сперва молодому хозяину и обещал замолвить перед ним слово: приходясь ему молочным братом, он был у него в чести. И когда день наступил, они так и сделали.
Астил прибыл верхом, а с ним - его парасит, тоже верхом. У Астила был подбородок чуть опушён, а Гнатон - так звали
Астил похвалил подарки и отправился на охоту за зайцами. Юноша он был богатый, живший всегда в роскоши, и в деревню он прибыл, чтобы новое развлечение себе доставить. Гнатон же, умевший только есть и пить до беспамятства и, напившись, похабничать, у которого только и было что широкая глотка, да брюхо, да то, что под брюхом, приметил Дафниса, когда тот подносил дары. Он был любителем мальчиков и, найдя красоту, какой и в городе не сыскать, решил приняться за Дафниса и надеялся сладиться с этим пастухом. Приняв такое решение, он пошёл туда, где пас Дафнис, под предлогом, что хочет коз посмотреть, на деле же полюбоваться на Дафниса. Заискивая перед ним, он хвалил его коз, просил сыграть на свирели пастушью песню и сказал, что быстро добьётся для Дафниса воли - ведь он всё может сделать, чего ни захочет.
Считая, что он уже приручил к себе Дафниса, под вечер Гнатон дождался, пока Дафнис погонит с пастбища коз. И, подбежав, сначала стал его целовать, а потом и просить, чтобы тот стал к нему задом, так, как козы к своим козлам. Когда же Дафнис стал говорить, что он знает, как козлы скачут на коз, но не видел, чтобы козёл лез на козла, или баран вместо овцы лез на барана, или петух вместо курицы петуха под себя подбирал, то Гнатон был готов, пустив в ход руки, применить насилие. Но Гнатон был пьян и едва стоял на ногах, и Дафнис толкнул его, повалил на землю и убежал, оставив его там, где он упал. И уже не мальчик, а только мужчина смог бы Гнатона, взяв под руки, домой дотащить. А Дафнис к нему уже никогда близко не подходил и пас своих коз нынче тут, а назавтра там, избегая его, а Хлою охраняя. Да и Гнатон больше к нему уже не лез, увидев, что он - силён. Он выжидал подходящего случая поговорить с Астилом о нём и надеялся, что он получит Дафниса от юноши в подарок, - Астил одаривал его часто и щедро.
В то время сделать было ничего нельзя, так как прибыл Дионисофан с Клеаристой; вьючные животные, рабы, мужчины и женщины подняли шум. Но несколько позже Гнатон составил речь о любви. Дионисофан был высок ростом, красив, уже с проседью. С любым молодым человеком он мог поспорить. Он был богат, как немногие, и благороден душой, как никто. Прибыв сюда, в первый же день он принёс жертвы богам, покровителям полей, Деметре, Дионису, Пану и нимфам. А всем присутствовавшим выставил кратер вина. В следующие дни он стал осматривать плоды трудов Ламона. И видя: поля в бороздах, хорошо вспаханных, виноград в молодых ростках, а сад в полной красе - вину за гибель цветов принял на себя Астил, - он остался доволен, Ламона расхвалил и обещал отпустить его на волю. Затем он пошёл к козьему стаду на коз посмотреть и на их пастуха.
Хлоя, смущённая и напуганная такой толпой, убежала в лес. А Дафнис стоял, выпрямившись: козья шкура обвивала его бёдра, на плече висела новенькая сумка, а в руках он держал - в одной сыр, в другой козляток-сосунков. Он ничего не сказал, но, вспыхнув румянцем, опустил глаза и протянул свои дары. Ламон же сказал: "Господин! Вот - твой новый козопас. Ты велел мне пасти полсотни коз и двух козлов. А теперь у тебя, его трудами, коз уже сотня и десять козлов. Видишь, какие они - жирные, с густой шерстью, и все рога у них - целые. Он приучил их слушаться музыки: они делают всё по звуку свирели, что хочет он".