Дагги-Тиц (сборник)

Крапивин Владислав Петрович

— Они не здесь. Дома висят… — И почему-то захотелось рассказать дальше. — Я их на помойке нашел, починил… Старые такие, ходики называются…

— Знаю, видел такие… Точно идут?

— Да. Я наладил… Только гири нет, пришлось банку с песком прицепить. — Признаться, что это детское ведерко, Инки постеснялся.

Борис метко отправил недокуренную сигарету в стоявшую неподалеку урну. Захлопнул и спрятал часы. Сказал так, будто вопрос обсуждался давно:

— Я могу тебе помочь. С гирей.

— Как?

— У меня в кладовке где-то валяется гиря от ходиков. Литая, в виде еловой шишки. Моя бабушка ею когда-то орехи колола. Найду — привезу…

Инки

смотрел вопросительно. Мол, специально, что ли? Борис объяснил:

— Ровно через неделю приеду снова, у меня заказ тут в магазине. Давай увидимся в это же время, ровно в два.

— Д-двавайте… — неуверенно сказал Инки (и не заметил, что впервые обратился к Борису на «вы»). И добавил тверже: — Ладно!

— Значит, до встречи… — Борис встал, согнулся, протянул руку. Инки тоже протянул. Длинная ладонь Бориса пожала Инкину ладошку твердо, но аккуратно. Потом он широко и слегка неуклюже зашагал по сырому песку. Сумка в левой руке обвисала до земли (наверно, там лежали купленные в «Хозтоварах» инструменты). Ни разу не оглянулся. Ну, Инки тоже не стал долго смотреть вслед. Поднялся и пошел домой…

Больше они с Борисом не виделись.

Потому что в следующий четверг Анна Романовна всех заперла в классе после уроков. Накануне была самостоятельная работа по математике, почти никто ее толком не решил, Анна Романовна раскричалась. Мол, в конце учебного года показывать такие знания (то есть никаких знаний!) — это бессовестное разгильдяйство, и теперь они будут писать работу заново.

Инки, тоскливо ощущая неизбежность скандала, сообщил, что оставаться он не будет:

— Мне надо по важному делу…

Анна Романовна сказала, что самое важное дело ученика Гусева (как и остальных) — нормальная учеба.

— Но у меня же тройка за работу, а не двойка!

— Тройка с минусом! И ты не рассыплешься, если пошевелишь мозгами заново… Кто не решит на этот раз, в понедельник придет на собрание с родителями… — И щелкнул в дверях ключ. И стук-стук в коридоре каблуки…

Инки сжал зубы и собрал сумку. На него смотрели с ожиданием и любопытством: знали, что порой он бывает упрям до глупости. Инки подошел к окну, взялся за ручку широкой створки, пошатал, потянул. Посыпалась сухая замазка и клочки бумаги, рама отошла. Инки потянул вторую ручку. Встал на подоконник. Две девчонки бросились к дверям, заколотили:

— Анна Романовна, а Гусев…

Он, с сумкой через плечо, сунулся наружу, взялся за косяк, ступил на железное покрытие внешнего подоконного выступа. Ржавая жесть прогнулась неожиданно и легко, под ней не было опоры…

Инки даже не успел испугаться… Он сидел на сыром асфальте и моргал. В окне второго этажа торчали перепуганные лица. Кто-то взрослый бежал к нему через двор. А в щиколотке сидела похожая на воткнувшуюся щепку боль…

Страшного не случилось. И ему даже не попало (попало потом, говорят, Анне Романовне), но был медицинский кабинет, белая машина, поликлиника, рентген, тугая повязка. «К счастью, просто ушиб, полежит несколько дней, вот и все. Выдрать бы как следует за такие фокусы…» Драть было некому, но на улицу Торфодобытчиков он в тот день, конечно, не попал. Приходил потом, когда сняли повязку, сидел на скамейке, ждал, но Борис не появился.

Оно и понятно: чего ему появляться, если мальчишка Смок не пришел, когда назначено… Жаль, конечно, однако большого огорчения не было. Во-первых, оставалась надежда, что Борис когда-нибудь все же придет снова. Во-вторых, часы тикали и с ведерком вместо

гири. А в-третьих, место все равно было хорошее (хотя Инки и сам не понимал, с чего это; неужели просто из-за одуванчиков?). И он приходил сюда не раз. Досадовал только, что не спросил у Бориса: в каком это городе есть улица Земляной Вал? Может, она похожа на ту, которую он ищет? Конечно, далеко, но все же хорошо, что она есть…

После того как он укрыл в траве коробок с мухой, Инки провел на скамейке целый час. Просто так сидел… Спешить не имело смысла. Впереди был день, и в этом дне Инки не ожидало ничего хорошего. Он подрагивал от осенней зябкости, но все же здесь было уютно. Инки стал думать: а вот появился бы вдруг Борис. «Привет…» — «Привет…» — «А почему ты тогда не пришел?…» — «Я хотел, да вот…» И можно было бы рассказать про неудачный побег. Про всякую медицину после этого… И стало Инки казаться, что он и вправду беседует с Борисом. Словно тот внимательно слушает, кивает иногда и шевелит зажатой в губах сигаретой… Инки даже почудился запах сигаретного дыма… И следом пришла простая мысль — та, которая могла бы прийти еще весной, но почему-то не возникла ни разу: можно ведь узнать хотя бы: приходил ли сюда Борис после той встречи. Если приходил, то наверняка брал из тайника сигареты. Значит, в пачке поубавился запас (до того она была почти полная), или ее нет совсем, или там теперь другая…

Инки почему-то заволновался. Пересел к самому краю скамьи. Запустил руку под сиденье, к бетонной опоре, зашарил… Сигарет в углублении не было. Но… было что-то другое, твердое, зернистое на ощупь. Тяжелое. Инки вытащил. На ладони оказалась ржавая гиря от часов. Длинная, в форме еловой шишки.

Конечно же, та самая!

Значит, приходил, ждал! Оставил специально! А он, Смок бестолковый, какая балда…

Все горести ушли далеко, за край памяти. Инки прижал чугунную тяжесть к щеке…

Егошин

Инки пришел домой. Конечно, там никого не было — Марьяна в своем салоне, Вик на автобазе… Ну и хорошо. Плохо другое — ходики опять стояли. Но… не совсем уж плохо. Инки так и ожидал: они будут стоять. Не стал он расстраиваться, только сказал (мысленно и ворчливо) Симу и Жельке, которые жили в домике на циферблате: «А вы-то куда смотрите…»

Он вымыл гирю под жиденькой струей кухонного крана, вытер ее своим полотенцем. Убрал из-под ходиков детсадовское ведерко с песком, подвесил к цепочке чугунную шишку. Цепочка натянулась туго и выжидающе.

Инки встал на цыпочки и качнул маятник.

«Дагги-тиц», — сказали ходики, как всегда. Но и… не как всегда, а с какой-то новой уверенностью. Так, по крайней мере, показалось Инки. Он скинул пиджак, лег на тахту и стал смотреть на часы поверх обтянутых брючной тканью колен.

«Дагги-тиц… Дагги-тиц»… А может, она очнется к весне?

А если и не очнется, то что ж… У всего на свете бывает свой конец. И у всех. У мух, у кузнечиков, у людей… А может, и не бывает конца… Инки как-то видел по телику передачу, где бородатый американец рассказывал про вечно живые души, которые переселяются после смерти в другие человеческие тела. И так много раз, до бесконечности. А еще говорил, что души есть у всех живых существ. И у деревьев… Это было довольно любопытно, однако не вызвало тогда у Инки большого интереса. Во-первых, не очень верилось в такое, а во-вторых, помирать он пока не собирался, хотя жизнь порой была невеселая…