Далекие годы (Книга о жизни)

Паустовский Константин Георгиевич

Скрипнула дверь. Из корчмы кто-то вышел. Севрюк сказал мне шепотом:

– Не шумите. Это, должно быть, майстры. Кто-то сел на колоду около навеса и начал высекать кремнем огонь. Запахло махоркой.

– Как заполыхает, мы разом и помандруем,-сказал скрипучий голос.- А то еще засунут нас в торбу.

– Просто,- ответил хриплый голос.- Зажились у Лейзера. Архангелы рыщут.

– Доси ничего не видно,- тревожно произнес третий голос, совсем еще молодой.- Может, от дождя все намокло.

–

Для гоновцев нет ни мокроты, ни беды,- ответил скрипучий.

– Сбудется,- сказал хриплый.- Они нашу обиду заметят. Увидим божью кару. Пока очи еще не померкли. Нищие замолчали.

– Петро,- спросил скрипучий,- а все люди готовые?

– Все,- ответил молодой.

– Так пусть выйдут с корчмы. И чтобы Лейзер не торкался. Его дело стороннее. Гроши свои он взял. Проезжие сплять?

– Сплять. Чего им делается?

Голоса снова затихли. Я зашевелился. Севрюк тронул меня за руку. Из корчмы вышло еще несколько человек.

– Я на Чернобыль да на Овруч буду с Кузьмой подаваться - сказал знакомый голос.- Может, знайду под Чернобылем поводыря. Там народ голодует.

Это говорил тот слепец, что пел в Погонном над могилой поводыря. Снова стало тихо. У меня колотилось сердце.

Мне казалось, что прошло очень много времени, прежде чем я услышал тихий возглас:

– Занялось!

Нищие зашевелились.

– Ну, братья,- сказал хриплый,- помолимся господу, да и в дорогу.

– "Отче наш, иже еси на небесах,- вполголоса запели нищие.- Да святится имя твое, да приидет царствие твое..."

Нищие поднялись и пошли.

– О чем они говорили?
– спросил я Севрюка.

– Не знаю,- ответил он.- Пойду покурю подальше от сена.

Он встал и вышел из-под навеса.

– Что такое!
– сказал он удивленно из темноты.- Идите-ка сюда.

Я вскочил. За черной Брагинкой, за зарослями верболоза, дымилось и розовело небо. Высокие снопы искр вылетали как будто из-за соседних кустов. Зарево тускло отражалось в реке.

– Что же это горит?
– спросил Севрюк.

– Любомирский горит,- ответил из темноты Лейзер. Мы не заметили, как он к нам подошел.

– Пане Севрюк,- сказал он умоляющим голосом,- пожалейте себя и бедного корчмаря. Я вам запрягу коней, и поезжайте себе с богом. Неудобно вам тут оставаться.

~ А что?

– Могут наскочить из местечка драгуны. Или стражники. С корчмаря им нечего взять. Корчмарь ничего не бачил и ничего не чул.

– Мы тоже ничего не видели,- сказал Севрюк.

– Пане!
– воскликнул Лейзер.- Заклинаю вас богом вашим православным! Уезжайте. Не надо мне ваших денег. Мне спокой дороже. Видите, что делается кругом!

– Ну ладно, ладно,- согласился Севрюк.- Слабонервный вы человек, Лейзер. Запрягайте коней. Лейзер быстро запряг лошадей. Мы уехали.

Дорога шла

вдоль берега Брагинки. Севрюк не правил. Он отпустил вожжи, и лошади шли сами. Зарево разгоралось. По лицу хлестали мокрые ветки.

– Теперь понятно,- вполголоса сказал Севрюк.- Подожгли Любомирского.

– Кто?

– Не знаю. Должно быть, за поводыря. Но мы с вами в корчме не ночевали и ничего не видели. Ладно?

– Ладно,- согласился я.

За Брагинкой раздался тихий, но внятный свист. Севрюк придержал лошадей. Свист повторился. Телега стояла среди густых кустов. Нас ниоткуда не было видно.

– Эй, корчмарь!
– негромко крикнул с того берега человек.- Давай перевоз!

Никто не ответил. Мы прислушивались.

Раздался плеск. Человек, очевидно, бросился в воду и поплыл. Вскоре мы увидели его из-за кустов. Он плыл посередине реки, слабо освещенной заревом. Его сильно сносило.

Невдалеке от нас человек вылез на берег. Было слышно, как с него с журчанием стекает вода.

– Ну, погоди, Лейзер!
– сказал человек и пошел в лес.- Ты за этот перевоз мне заплатишь.

Когда шаги человека затихли, мы медленно поехали дальше.

– Узнали?
– едва слышно спросил Севрюк.

– Что?
– не понял я.

– Человека узнали?

– Нет.

– Парень к нам приходил. Пил молоко. Как будто его голос. Теперь ясно. Майстры пожаловались Гону. A это его человек, гоновец. Он и поджег. Так я думаю. Лейзер его перевез на тот берег. Но помните, что мы с вами ничего не видели и не знаем.

Севрюк осторожно закурил, прикрыв спичку полой дождевого плаща.

Зарево качалось в небе. Шумела в затопленных кустах река, скрипели оси. Потом из болот нанесло холодный туман.

Только на рассвете мы, мокрые и озябшие, добрались де усадьбы.

После этого случая потянулись неспокойные дни. Мне они нравились. Мне нравилось постоянное ожидание опасностей, разговоры вполголоса и слухи, что приносил Трофим о внезапном появлении Андрея Гона то тут, то там.

Мне нравилась холодная Брагинка, разбойничьи заросли, загадочные следы подков на дороге, которых не было вчера. Мне, признаться, даже хотелось, чтобы Андрей Гон налетел на усадьбу Севрюка, но без поджога и убийства.

Но вместо Андрея Гона как-то в сумерки в усадьбе появились драгуны. Они спешились около ворот. Офицер в пыльных сапогах подошел к веранде, где мы пили чай, извинился и спросил:

– Вы господин Севрюк?

– Да, я,- ответил Севрюк.- Чем могу служить? Офицер обернулся к солдатам.

– Эй, Марченко!
– крикнул он.- Подведи-ка его сюда!

Из-за лошади двое драгун вывели босого человека. Руки его были скручены за спиной. На человеке были черные солдатские штаны с выгоревшими красными кантами.