Далекие острова. Трилогия
Шрифт:
После войны остров опустел, большинство мужчин призывного возраста погибли или пропали без вести. Сваи на пристани сверху до низу были обклеены предложениями о сдаче жилья в наем.
Семьи, которые лишились кормильцев, бедствовали, и были рады сдать, за умеренную плату, комнаты или целые дома. Сами хозяева перебирались в летние пристройки, домики для гостей или съезжались с родственниками.
Эн не захотела жить с матерью, поэтому, сразу после приезда, сняла большой дом на побережье. Из окон открывался чудесный вид на океан и прямо из сада, через покосившуюся деревянную калитку, можно было выйти на пляж.
Говорят, что первое время на острове было шумно. Вернувшиеся с войны мужчины радовались мирной жизни, много и весело пили, приводили дома в порядок, правили заборы, чинили крыши, пристраивали веранды. Но потом выданное в адмиралтействе жалование закончилось и жизнь замерла. Когда я сошел на берег вокруг было серо, пусто и грязно, а во взглядах редких прохожих сквозила бесконечная тоска. Зимой сезонной работы не было, поэтому многие из тех, кто летом и осенью трудился в порту, жили впроголодь. Рыбные и хлебные лавки начинали давать еду в долг. Имена должников записывали на грифельных досках и вывешивали в зале на всеобщее обозрение.
Эн, как не старалась, не успела потратить все деньги, полученные от меня перед отъездом, поэтому в нашем доме было тепло и светло, продукты в кладовой не переводились и дровяной сарай был почти полон. Мы наняли милую пожилую женщину, которая жила по соседству, убирать дом и готовить обед.
Мое старое место работы давно отдали другому, так что первые месяцы после возвращения я бездельничал. Эн записалась в кружок помощи жертвам войны, занималась благотворительностью, на которую каждый месяц выпрашивала у меня десятку, участвовала в постановке домашних спектаклей и учила сирот живописи. Тэм ходил в гимназию. По воскресеньям мы вставали рано и шли в церковь. Жена и дети читали молитвы и пели вместе со всеми, а я просто сидел на лавочке, возле бассейна и думал о своем.
После посещения Дикого острова здоровье мое сильно пошатнулось, поэтому весной пришлось обратиться к врачу. Доктор Моу, когда-то лечил нас с братом от простуды, потом принимал роды у Эн, и вот теперь разглядывал мои шрамы и печально качал головой. Он принимал больных дома в крошечной комнатке, которую лет сорок назад приспособил под кабинет. Здесь пахло медикаментами и тройным одеколоном, которым доктор пользовался всю жизнь.
Заполняя карточку, Моу спросил.
– - Сколько Вам полных лет?
– - Тридцать шесть.
Он с тоской посмотрел на мою почти седую голову, вздохнул и покачал головой.
– - Великий океан, что же они с Вами сделали.
Это был не вопрос, а скорее утверждение.
– То же, что и со всеми, - ответил я.
Доктор вышел на несколько минут, а когда вернулся, протянул мне маленькую бутылочку с коричневой жидкостью.
– - Зайдите вечером, я приготовлю для Вас лекарства. А вот это начинайте принимать с завтрашнего дня по пять капель на стакан воды, утром, перед едой.
Когда я вставал с кушетки, разболелась раненная нога и всю обратную дорогу до дома я отчаянно хромал.
В конце февраля
Комендант появлялся на службе редко. Раньше он служил в столице интендантом, успел прилично нажиться на продаже государственного имущества и, выйдя в отставку, купил себе небольшой склад в порту. Он никому не доверял и считал, что дела требуют его постоянного присутствия, поэтому проводил на складе почти все время. Меня это вполне устраивало.
Утром я открывал собственным ключом маленькую комнату, поливал цветы, варил кофе на спиртовке в углу, принимал посетителей и занимался своими делами. Платили мало, но благодаря пенсии нам хватало.
Весной страна выбирала нового президента. Неделю на улицах висели флаги, на центральной площади поставили урну для закрытого голосования, а во дворе гимназии провели торжественную линейку. Взрослые повязали на рукава повязки с гербом, а дети ходили с флажками. С газетных страниц кандидаты призывали к борьбе до победного конца и к полному уничтожению вражеской империи. Наш островок находился вдалеке от торговых путей, поэтому агитаторы обошли его стороной. Из пяти претендентов на президентское кресло, уставшие от войны граждане, выбрали самого тихого кандидата, единственного, кто ратовал за мир.
В воскресенье прошли выборы, а через неделю тон газетных статей сразу изменился. Теперь журналисты писали о дружбе народов и о том, что время войн закончилось. Мне было странно читать слащавые передовицы и по утрам я ворчал, что никакого мира с вардами быть не может. Эн со мной спорила, Ада неизменно принимала сторону матери, а Тэм поддерживал меня и говорил, что мы им еще покажем.
Я никому не хотел ничего показывать, но в мирные инициативы не верил. Наши государства враждовали веками, количество убитых измерялось миллионами, и я совершенно не представлял, как можно помирить людей, которые войну рассматривали, как кровную месть. В каждом ребенке с детства воспитывали ненависть к врагу. На призывном пункте не нужно было рассказывать всякий вздор о том, что мы боремся за свободу и независимость, и отстаиваем истинные ценности, достаточно было сказать новобранцу, что варды убили его родственника и он должен отомстить. Война для каждого давно стала личным делом.
Разговоры о том, что время кровавых сражений прошло, я воспринимал, как военную хитрость. Разрушенной и разоренной стране требовалась передышка, чтобы восстановить промышленность, построить корабли и вырастить новых солдат, но пройдет десять - пятнадцать лет и адмиралы захотят начать все с начала.
Иногда, после работы, я заходил в таверну, чтобы пропустить стаканчик с отставными военными. Мы все служили в разных местах, поэтому объединяли нас не общие воспоминания, а недовольство политикой адмиралтейства.