Далекие журавли
Шрифт:
На это и были срочно брошены все силы. Днем и ночью тарахтели на колхозных полях тракторы…
8
Возвращался Фельзингер домой всегда поздно. Он был молод и здоров, не поддавался ни болезням, ни усталости.
Наскоро поужинав, брал по обыкновению со стола кипу газет и журналов по специальности и устраивался поудобнее на кушетке. Бегло просматривал почту, если попадалось что-нибудь интересное для него, тут же прочитывал.
Потом, как всегда, в одиночестве сидел или лежал в своей комнате, предаваясь томительным думам и мечтам.
Все вокруг привычно и просто. Круглый стол, покрытый светлой скатертью, посередине комнаты. Рядом два глубоких мягких кресла. В углу этажерка, плотно заставленная книгами. На верхней ее полке разные фигурки, флакончики, зеркальца, безделушки. Все это стояло в том порядке, как расставила еще Галя. У стенки широченная двуспальная кровать, на которой он уже три года спит один.
Ах, Галя, Галина!..
Фельзингеру — в который раз! — живо представляется одна и та же картина. То, чего уже никогда не будет…
Резко распахивается дверь, и на пороге появляется Галя, неуклюжая в замасленном комбинезоне, вся сияющая от радости и счастья. «Коти-ик!» — зовет она ласково, чуточку нараспев, и Костя, который беспокойно ерзает на коленях отца, пытаясь вырвать из его рук газету, издает торжествующий вопль. Улыбаясь, Галя машет сынишке рукой и спешит в душ. Вскоре она возвращается переодетая, краснощекая, посвежевшая. «Да забери ты наконец бесенка своего… Читать не дает», — деланно ворчит Фельзингер. Галя берет малыша на руки, одаривает мужа легким поцелуем и начинает кружиться с Костей по комнате, весело напевая.
Потом она укачивает мальца, укладывает в постель, рассказывает ему про маленькую-маленькую черепашку, которую она сегодня увидела на пашне и отнесла в сторонку, чтобы не раздавить гусеницами трактора. Костя слушает, таращит глазенки, и Галя тихо напевает ему украинскую колыбельную. Усыпив его, она подходит к мужу, устраивается рядом с ним, обнимает за шею. «Володя, я устала. Пошли спать, — хрипловатым голосом говорит Галя. Она быстро раздевается и, юркнув под одеяло, опять зовет: — Ну, Володя!.. Ну, миленький, коханый мой…»
Да-а… ничего этого уже никогда, ни-ког-да не будет. Фельзингер покосился на огромную пустующую кровать. Что же ты наделала, Галина…
В тот день Галя проезжала на своем тракторе мимо детского сада. Искушение взглянуть мимоходом разок на сынишку было слишком велико. Она остановила трактор у ворот, заглушила мотор и забежала во двор сада, нетерпеливо ища глазами Костю. Никто, конечно, не мог бы осудить за это молодую мать, целыми днями пропадающую на поле.
Когда она вернулась, возле трактора резвились дети, возвращавшиеся из школы. Одни облепили гусеницы, другие ощупывали радиатор. Двое мальчишек и девочка залезли в кабину и попеременно хватались за рычаги. Галя прогнала любопытную ватагу. Потом прислонилась к гусеницам, дернула пускач. Трактор резко затарахтел, рванулся, дал неожиданно ход и затянул ее под гусеничную цепь…
Сколько раз уговаривал, убеждал себя Фельзингер: хватит, не думай об этом, не вспоминай, горю теперь не помочь, а значит, и нет смысла травить душу. Галю больше не вернешь, а ты молод, одинок, тебе нужно найти другую жену. Но легко сказать! Попробуй забудь… Порой он вспоминал Эллу. Разве не могла бы она разделить его одиночество? Но он знал: мать будет решительно против, ибо
В последние дни он часто ловил себя на том, что думает об Эльвире. Когда он ее тогда, на могиле отца, почти невменяемую, удержал, ухватив за руку, она, беспомощно всхлипывая, припала к его груди. Он в тот миг почувствовал к ней странную, неизъяснимую жалость, перемешанную с нежностью; он испытал тогда желание слегка прижать ее к себе, погладить по волосам, чтобы утешить ее. На обратном пути он неотступно — до самого дома — следовал за ней и ее матерью.
Через день Фельзингер вызвал Эльвиру в правление. Она вошла в кабинет и тихо уселась напротив. Лицо ее заметно осунулось, побледнело. В школе она была худенькой, невзрачной, неприметной. К тому же кто из старшеклассников замечает длинноногих, угловатых пищалок из пятого-шестого классов? Мелюзга, и все тут! Фельзингер и не помнил ее толком. Теперь он словно впервые ее видел. Она и сейчас была легкая, стройная, но ничего уже не осталось у нее от угловатости девочки-подростка. Модная прическа очень шла к ее худощавому, бледному лицу. Карие глаза, прямой, точеный нос, полные губы; внешностью она не походила ни на отца, ни на мать. Должно быть, в ней повторились черты кого-нибудь из предков, и этот предок, несомненно, отличался благородной красотой.
— Эльвира, — осторожно заговорил Фельзингер. — Прежде чем ты уедешь снова, нужно, пожалуй, кое о чем поговорить.
Он провел ладонью по редеющим курчавым волосам, опустил глаза. Эльвира молчала.
— Я понимаю… банальные слова утешения, сочувствия тебе и твоей матери сейчас ни к чему. Горю они не помогут. Просто хочу спросить, чем мы можем помочь.
Эльвира распахнула глаза, быстро глянула на него, но не ответила. Только странно повела плечом, сникла и приложила платочек к глазам. Фельзингер встал, подошел к ней ближе. Вновь, как и тогда, на кладбище, его захлестнуло горячее чувство нежности и жалости к этой девушке.
— Не надо, Эльвира… Возьми себя в руки. Поговори с мамой, пусть выберет себе любую работу. Пойдем навстречу. Поваром в детском саду, горничной в гостинице, дояркой — что по душе…
Фельзингер опять сел. Наступила пауза.
— Стипендию получаешь?
Девушка кивнула.
— Ну, тогда нет смысла колхозную стипендию хлопотать. Много бюрократической возни. Однако на время учебы помогать будем.
Эльвира отрицательно покачала головой. Но Фельзингер, будто не заметив этого, тихо продолжал:
— Только обещай: после окончания института будешь работать у нас. Село большое, одним фельдшером не обойтись.
— Это не от меня одной зависит.
Девушка теперь спокойно смотрела на Фельзингера.
— Охотно поможем, если согласна.
— Рано об этом говорить…
В день отъезда Фельзингер решил довезти ее до аэропорта. Ему, дескать, тоже нужно в город по неотложным делам.
Чемодан и баул ее он закинул на заднее сиденье газика, сам сел за руль, а Эльвире предложил занять место рядом.