Далеко от Москвы
Шрифт:
Внутренне взволнованная и растревоженная, Родионова держалась строго и спокойно. Слова и слабость Тани растрогали ее, подруги обнялись и, припав друг к другу, всплакнули.
— Я так счастлива... Никакая болезнь меня не возьмет, — шептала Таня на ухо Ольге, хоть в комнате никого кроме них и не было.
Таня вспомнила о Кузьме Кузьмиче, смерть которого от нее скрыли, и заторопила подругу:
— Иди к нему, Ольга, помоги. Говорят, ему плохо. И Рогову дай знать, что ты здесь. Как он тебя любит, Оленька!
Рогов уже был на участке и разыскивал Ольгу. На дороге в поселок,
— Может быть, мне будет разрешено посмотреть больных и вообще распорядиться собой по собственному усмотрению? — с напускной строгостью спросила Ольга и пошла к медицинскому пункту.
Александр Иванович пробормотал что-то и упрямо последовал за ней. Ольга остановилась.
— Не ходи за мной, Александр. Не надо так... Я и без того растерялась, — мягко сказала она. — Иди пока к Батманову, ты ведь, наверное, ему нужен — он в клубе. Я освобожусь, и мы с тобой поговорим.
Рогов, мгновенно укрощенный этими словами, пошел в клуб. Посередине зала в гробу лежал Тополев, спокойный и величавый, удивительно похожий на Горького. Над ним склонялись красные знамена, которыми участок теперь владел. Гроб усыпан был таежными цветами. В почетном карауле стоял начальник строительства.
Здесь, у праха Кузьмы Кузьмича, произошла встреча Грубского и Беридзе. Грубский в течение получаса стоял на коленях у гроба, потом поднялся, поцеловал старика в восковой лоб, и, когда направлялся уже к выходу, в клубе появился Георгий Давыдович.
Предубеждение против Грубского уступило место острой жалости, как только Беридзе увидел его. Он казался стариком — совершенно седой и сгорбившийся. От волнения Грубский не мог говорить. Молчал и Беридзе.
— В такие минуты нельзя быть нечестным, неискренним и несерьезным, — начал, наконец, Грубский. — Верьте мне, что я пришел к вам с глубоким сознанием своих заблуждений. Прошедшие месяцы жизни были горьки... но справедливы. Я оказался человеком, утерявшим свое место среди своих... Если бы вы знали, как страшно остаться одному! Я понял: только здесь я смогу и должен вернуть себе достоинство советского человека и советского инженера. Примите меня под начало к себе, товарищ Беридзе. Писарев и Батманов передают мою судьбу в ваши руки. Как вы решите, так и будет.
Беридзе молчал. Грубский прижал руку к покрасневшим глазам.
— Дайте мне самую трудную и черную работу...
Он оглянулся на гроб и с отчаянием воскликнул:
— Как я жалею, что не привелось нам больше поговорить! Ждал я встречи с ним... Мог ли я знать, что она будет такой скорбной?
Он поднял глаза на Беридзе. Тот в упор посмотрел на него, протянул руку:
— Я рад, что мы будем вместе. Походите по участку и сами решите, за какую работу вам лучше взяться.
Из темно-серой скалы, что остро вдавалась в пролив, была вырублена большая глыба гранита. Петрыгин со своими подручными аккуратно обтесал ее. Алексей собственноручно высек на камне надпись:
«Кузьма
Похоронили Кузьму Кузьмича на сопке, откуда строители зимой наблюдали первый взрыв. Теперь все они поднялись вслед за гробом, который несли Батманов, Беридзе, Алексей, Грубский, Рогов и Умара Магомет.
— Бесконечно жаль товарища, которого мы все так хорошо узнали и полюбили. Он умел работать, был мудр и чист душой, — говорил Батманов у могилы. — Как перенести утрату? Нам должно помочь сознание того, что Кузьма Кузьмич недаром прожил жизнь, сумел оставить в ней след. Вот здесь прошли когда-то первые русские люди — известные и безыменные землепроходцы. И здесь пролегает стальная нить нашего нефтепровода, в который вплавлен труд инженера Тополева. Скоро мы пустим нефть с острова, и это будут лучшие поминки по нем, отличном советском инженере и верном нашем товарище.
На могиле Тополева поставили камень-памятник. Он скрылся под венками из живых цветов. Ветер играл красными лентами венка, который Родионова вместе с Алексеем положила сверху, — и было похоже, будто над могилой машут крыльями, не улетая, большие красные бабочки.
Пограничники и нивхи, принявшие участие в похоронах, дали несколько залпов в воздух из винтовок и карабинов. Гудки строительной площадки пропели свою торжественную песню. В молчании строители спустились с сопки. У могилы остался один Алексей.
Нивх Никифор остановил Батманова, сказал, что привез труп Кондрина-Сомова.
— Маленько птицы поклевали, — виновато сказал Никифор. — Однако целый. Куда его?
— Похороните в тайге. Могилу сровнять, чтоб и следа не осталось.
...Закончив обход участка, Батманов предложил Беридзе вылететь в Новинск вместе с Алексеем и Таней.
— Отдохните немного, вам всем нужна перемена обстановки. Об Алексее позаботьтесь, парень даже согнулся, такие на него навалились невзгоды. Дождетесь меня в управлении, и тогда будем планировать нашу стройку уже до конца.
Батманов решил подробнее вникнуть в дела дальних участков. Его особенно беспокоила насосная станция с ее сложным монтажом.
Узнав, что Батманов отправляет Родионову в Новинск с больной Таней, Рогов подступился к начальнику с просьбой оставить Ольгу на острове хотя бы на месяц.
— Это зачем? — удивился Батманов, взглянув и на Рогова и на Ольгу, присутствовавшую при разговоре.
— У меня есть больные с непонятной формой заболевания. Надо же вникнуть, помочь людям, — не сморгнув, быстро ответил Рогов.
Василий Максимович снова взглянул на него, подумал и спросил у Ольги:
— Дела больницы позволяют вам отлучиться на две недели?
— Там благополучно сейчас. Кроме того, у меня надежный заместитель, — ответила Ольга и, чуть смутившись, добавила: — Но больные уже не на острове. Что касается непонятной болезни...
Батманов перебил ее:
— Поезжайте на остров, помогите Рогову разобраться в этой таинственной болезни. Даю вам две недели сроку.
Чтобы не слышать возражений Родионовой, Батманов торопливо удалился. Про себя он подумал: «Вот она, жизнь: и похороны, и свадьбы — все вместе!»