Дама из Амстердама
Шрифт:
Бывшему бомжу стало смешно.
— На меня напали в девятом классе — она защитила меня. Помните? — спросила девушка-негритянка.
— Она любила всех нас одинаково, — заявили хором те двое, которые до этого молчали. — Мы теперь такие успешные, а она пропала…
— Меня дома так не любили, как любила она, — хрипло сказал губернатор Чукотки и покраснел.
— Я у неё прятался от двух своих бывших жён! — тяжело вздохнул самый маленький. — Еле ноги от них унёс!..
— И я у неё жил.
— И я у неё жила…
— И я тоже полгода.
— Мне
— И мне!
— А я всегда целовал её, старушку… в щёку, — добавил самый маленький.
— Она стала такой красавицей, когда постарела, — сказали сразу пять человек. — Наша Танечка Андреевна.
— Она так любила нас.
— За что-то…
Милиционер, политик, актриса…
Юра стоял у окна и смотрел, как от дома отъезжают «порш» чукотского губернатора, «мицубиси-харизма» негритянки-актрисы, «хонда-аккорд» районного депутата. Потом в сторону соседнего дома побежал по лужам самый маленький из них…
— Юр, только ты её можешь найти, — на прощанье сказал ему каждый из семи. — Удачи, Юр.
— Только я?
Гущин оглядел стены квартиры и, сев на табуретку в тёмной кухне, задумался. Время уходило — искать надо было быстрее.
АМСТЕРДАМ
И всю неделю она грезила о необычном джентльмене, но он не приходил больше.
«Мне вас хочется поцеловать — скажет он, — мечтала Танечка. — А я ему отвечу — а мне вас!..»
И так всю неделю.
Вот и сегодня, она резво шла по площади Мармелад, продолжая грезить. Был вечер, на ней — красивое платье, в сумке, как всегда, лежали деньги — выручка за весь сегодняшний день, и не заметила, как очутилась на асфальте! Кто-то толкнул Татьяну Андреевну, да так, что она пролетела метра полтора и шмякнулась на одного из уличных музыкантов, которые работали на краю площади целыми днями, веселя публику…
— Мадам, у вас вырвали сумку, — поднял и отряхнул её от пыли помятый ею музыкант. — Вы меня раздавили, мадам.
Танечка извинилась и, потирая ушибленный бок, огляделась и пошла в полицию.
— А в полицию-то мне и нельзя! — вспомнила Татьяна Андреевна, уже зайдя в комиссариат. — А где тут выход?..
Повернулась и с облегчением вышла. Очень медленно дошла до своего дома…
«Это не мой дом», — отметила она…
И вошла…
На пороге её встретил…
— Мам, почему ты больше не говоришь мне?.. — начал он.
— О чём? — быстро спросила Танечка.
— Чтоб я женился, ма?..
Танечка встряхнула головой и вспомнила, что она теперь вообще-то — мать.
— «Продли свой род», долдонила ты мне до поездки в Россию, — с любопытством взглянул на неё её пожилой мальчик. — «Продли свой род» — ты говорила так, мам!..
— Да-а-а?.. — удивилась Танечка, Она ничего такого не помнила…
Клаус-Иосиф продолжал глядеть без улыбки, и Танечка откашлялась.
— Продли ж его! — наконец сказала ему Танечка и снова повторила: — Продли наш род, сынок.
— Хорошо, я продлю его, мама, — услышав знакомый пароль, засмеялся сын. — Ну, что
— А меня ограбили! — переобувшись, буркнула она, ожидая, когда её будут ругать, и втянула голову в плечи.
— Тебя постоянно грабят, мам!.. Ты что забыла? — чмокнул её в шляпу Иосиф.
— Да-а-а? — обрадовалась Танечка.
— Ты будешь ужинать? — из кухни крикнул сын.
— Конечно! Приготовь маме рыбу в молодом вине, — Татьяна Андреевна сказала про рыбу и добавила: — Выпьем по чуть-чуть, Иоська?
— Да, мама. — Клаус-Иосиф надел фартук в кружевах и засунул голову сперва в холодильник, потом в духовку.
МОСКВА
Инспектор Гущин листал ориентировки и телефонограммы за две прошедшие недели — может быть, он что-то пропустил, не заметил, и след его любимой учительницы — здесь, на столе дежурного ОВД?
Он прочитал распечатки происшествий за два последних дня и отложил их — ничего похожего на исчезновение Татьяны Андреевны снова не было, а то, что нашёл раньше, он уже проверил. Юрий Тимофеевич за две недели, прошедшие после исчезновения Панковой, даже поседел…
За окном начинался дождь, громыхнул где-то в стороне слабый гром…
Бумажки кончились, и Юрий Тимофеевич залез в базу данных компьютера на своём столе.
— Так! — через час крикнул он. — Вот оно…
«Найдена гражданка ориентировочно 80-ти лет, без документов. Была доставлена в больницу № 58, где до сих пор в бессознательном состоянии лежит в коридоре. Одета — розовые брюки, длинный свитер из серебристого кашемира. Во рту искусственные зубы стоимостью 20 000 долларов. Причёска — нарощенные розовые локоны средней длины».
— Наши гражданки так не одеваются в восемьдесят лет, — вздохнул Юрий Тимофеевич и окончательно понял — вот оно! Точней — она!
И позвонил в отделение, на территории которого вышеозначенная гражданка была обнаружена.
— Юрик?
— Это я.
То, что он узнал дальше, можно описать в двух словах так. Действительно неподалёку от улицы Застава Ильича две недели назад за мусорными баками была обнаружена подозрительно нарядная для своего возраста гражданка — на вид ей было не меньше девяноста лет, но после того как её отмыли от очисток, оказалось, что выглядит она лет на восемьдесят…
Её отвезли в больницу, где она, не приходя в сознание, произнесла целую речь на иностранном языке, которую долго слушала одна санитарка…
— Ты подойди к ней, её зовут тётя Шура, — посоветовал Юрию Тимофеевичу знакомый оперативный сотрудник из соседнего отделения. — Редкой души санитарочка, особенно, если с утра к ней подойдёшь.
— Любит хлебнуть? — догадался Гущин.
— Больше жизни.
Так Юрий Гущин снова посетил городскую больницу № 58.
Тётю Шуру он узнал сразу — по необычайно добрым и душевным глазам и нетвёрдой походке. Она как раз выносила мусор в огромном мешке из отделения травматологии. Когда Юрий Тимофеевич помог ей дотащить мешок до бака на улице — тётя Шура сразу прониклась помочь ему, во что бы то ни стало, и открыла рот: