Дама с камелиями
Шрифт:
— Однако это не мешает ей принять все ваше состояние, ибо шестьдесят тысяч франков, полученные вами от вашей матери и которые вы ей отдаете, запомните это хорошенько, составляют все ваше состояние.
Отец сохранил под конец это обвинение и эту угрозу, чтобы нанести мне последний удар. Но перед его угрозами я чувствовал себя сильнее, чем перед его просьбами.
— Кто вам сказал, что я намерен передать ей эти деньги?
— Мой нотариус. Он честный человек и не мог совершить этот акт, не предупредив меня. Я приехал в Париж, чтобы не дать вам разориться по милости распутной
— Клянусь вам, батюшка, Маргарита ничего не знала об этом!
— Зачем же вы это делали?
— Потому, что та женщина, которую вы так обвиняете и бросить которую вы меня просите, пожертвовала всем, чтобы жить со мной.
— И вы приняли эту жертву? Какое вы имеете право позволять мадемуазель Готье жертвовать чем-либо ради вас? Теперь конец. Вы бросите эту женщину! Только что я просил вас об этом, теперь я вам приказываю. Я не потерплю такой грязи у себя в семье. Укладывайтесь и готовьтесь к отъезду.
— Простите, отец, — сказал я, — но я не поеду.
— Почему?
— Потому, что я уже вышел из возраста, когда слушаются приказаний.
Отец побледнел при этом ответе.
— Отлично, — произнес он, — теперь я знаю, как мне быть.
Он позвонил. Вошел Жозеф.
— Перевезите мои вещи в гостиницу «Париж», — сказал он моему слуге.
И прошел в комнату, где переодевался. Когда он вышел, я подошел к нему.
— Обещайте мне, отец, — сказал я, — не делать никакой неприятности Маргарите.
Отец остановился, посмотрел на меня с презрением и сказал:
— Вы, кажется, с ума сошли.
Затем он вышел, сильно хлопнув дверью. Я тоже вышел, взял экипаж и отправился в Буживаль. Маргарита ждала меня у окна.
XXI
— Наконец-то ты пришел! — воскликнула она, бросаясь мне на шею. — Как ты бледен!
Тогда я ей рассказал о разговоре с отцом.
— Ах, Боже, я так и думала, — сказала она. — Когда Жозеф появился с известием о приезде твоего отца, я задрожала, как будто узнала о каком-нибудь несчастье. Бедный друг, это я причинила тебе такую неприятность. Может быть, для тебя будет лучше бросить меня и не порывать с отцом. Но ведь я ему ничего не сделала. Мы живем очень тихо, а будем жить еще тише. Он сам знает, что тебе нужна любовница, и должен быть счастлив, что ты встретил меня, ведь я тебя люблю и не предъявляю чрезмерных требований. Ты ему открыл наши дальнейшие планы?
— Да, и это его больше всего сердит, потому что в нашем решении он видит доказательство нашей взаимной любви.
— Что же теперь делать?
— Оставаться вместе, дорогая моя, и дать пройти грозе.
— Пройдет ли она?
— Наверное.
— Но твой отец не остановится на этом!
— Что же он будет делать?
— Откуда мне знать? Все, что может сделать отец, чтобы заставить сына послушаться. Он тебе напомнит мое прошлое и, весьма возможно, придумает какую-нибудь новую историю, чтобы ты меня бросил.
— Ты отлично знаешь, что я люблю тебя.
— Да, но я знаю также, что рано или поздно тебе придется послушаться отца
— Нет, Маргарита, я сумею убедить его. Вероятно, происки его друзей вызвали у него такой гнев, но он добр, справедлив, он откажется от своего первоначального мнения. К тому же что мне за дело до всего этого!
— Не говори этого, Арман. Я не хочу тебя ссорить с семьей, возвращайся завтра в Париж. Твой отец обдумает положение вещей, ты, со своей стороны, тоже подумаешь, и, может быть, вы придете к какому-нибудь соглашению. Не спорь с ним, сделай вид, что согласен на некоторые уступки, не настаивай так на привязанности ко мне, и он оставит все по-старому. Не теряй надежды, мой друг, и в одном будь уверен: что бы ни случилось, твоя Маргарита тебе не изменит.
— Ты клянешься мне в этом?
— Тебе нужна моя клятва?
Как приятно дать себя успокоить любимому человеку! Весь остальной день мы провели в разговорах о наших планах, как будто поняли необходимость поскорее их привести в исполнение. Каждое мгновение мы ждали нового происшествия, но, по счастью, день закончился благополучно.
На следующий день я уехал утром в десять часов, а около двенадцати был в гостинице.
Отца не было дома.
Я пошел на свою квартиру, надеясь застать его там. Но никто не приходил. Я пошел к нотариусу. Никого!
Вернулся в гостиницу и ждал до шести часов. Господин Дюваль не возвращался.
Я отправился в Буживаль.
Маргариту я застал уже не у окна, как вчера, а перед камином.
Она так задумалась, что не заметила моего прихода. Когда я поцеловал ее в лоб, она вздрогнула, как будто этот поцелуй ошеломил ее.
— Ты испугал меня, — сказала она. — Ну, что твой отец?
— Я его не видел. Я не знаю, что это значит. Я не застал его ни в гостинице, ни в других местах, где он мог быть.
— Ну, так завтра ты должен будешь снова его поискать.
— Мне хочется, чтобы он послал за мной. Мне кажется, я сделал все, что мог.
— Нет, мой друг, этого мало, завтра тебе нужно обязательно поехать к отцу.
— Почему завтра, а не в другой день?
— Потому что, — сказала Маргарита, как будто немного покраснев при этом вопросе, — потому что твоя настойчивость проявится сильнее и от нее будет зависеть скорость нашего прощения.
Весь остальной день Маргарита была очень озабочена, рассеянна, печальна. Я должен был по два раза повторять ей вопрос, чтобы получить ответ. Она объясняла эту озабоченность опасениями за будущее, которые ей внушали последние события.
Всю ночь я старался ее успокоить. На следующее утро она так настойчиво заставляла меня уехать, что я никак не мог понять причины.
Как и накануне, отца не было дома, но, уходя, он оставил мне записку:
«Если вы приедете сегодня со мной повидаться, подождите меня до четырех часов. Если я не вернусь к четырем, приходите завтра ко мне обедать: мне необходимо с вами поговорить».
Я подождал до назначенного часа. Отца не было. Я уехал.