Дамы и господа
Шрифт:
На портрете работы А.Рослина великая княгиня Наталья Алексеевна выглядит очень болезненной, с какой-то безысходностью во взгляде. Это последнее ее изображение в преддвериях мучительной кончины. Бедная женщина умирала в родах пять суток. Все это время дворец оглашался душераздирающими криками и стенаниями. Наконец все было кончено…
Несчастный муж был близок к безумию. Он рыдал часами, а когда замолкал, Екатерине делалось еще страшнее: в глазах сына она читала нежелание жить.
Тогда она решила прибегнуть к средству жестокому, но, как ей казалось, единственно спасительному. Приглашенный
Успокоившись, через пять месяцев Павел был уже женат на другой.
После открывшихся «обстоятельств» Андрея Разумовского сослали в Ревель, а спустя некоторое время ему разрешили жить у отца в Батурине.
…Объяснение Екатерины с некогда облагодетельствованной ею фрейлиной было жестким. Императрица дала понять, что у Натальи Кирилловны есть только один способ сохранить ее благоволение, а именно отмежеваться от преступного поведения брата и порвать с ним всякие отношения.
Однако у Загряжской то, что Державин называл «удобопреклоняемостью на сторону сильных», вызывало насмешку и отвращение.
Она пропустила пожелание государыни мимо ушей и не только не отступилась от брата, но вела с ним переписку и даже ездила навестить его в ссылку.
Екатерина не была мстительной. Ценя прекрасную образованность Андрея Разумовского, она открыла перед ним дипломатическое поприще, все-таки не пожелав вернуть его в Петербург.
После ее смерти на престол взошел Павел I — бывший приятель сестры и брата Разумовских.
К тому времени он был давно женат, имел уже взрослых детей, но обида юности у нового императора с его прекрасной памятью все же дала о себе знать. Брата Натальи Кирилловны он из Европы отозвал и заставил жить в отцовском малороссийском имении Батурине.
Время шло. Мало-помалу Маша превратилась в прелестную собой девицу, и на балах от кавалеров у нее отбоя не было. Наталья же Кирилловна зорко наблюдала, с кем танцует ее приемная дочь: жених у Машеньки, само собой, должен быть первостатейный. Отыскать такого, даже при широких знакомствах Загряжской, представлялось делом нелегким: в каждом претенденте ей виделся какой-нибудь изъян. Да и с воцарением Павла развлечений, где можно было встретить достойную пару, резко поубавилось: опасаясь непредсказуемого нрава императора, люди предпочитали не выезжать из дому.
Столица уже привыкла жить в страхе. Боялись не только императора, но и друг друга. Шпионство и доносительство процветало. Ни полицейский, стоявший возле своей будки, ни высшего ранга придворный, ни дама, ненароком одетая в туалет, порицаемый самодержцем, — никто не мог быть уверен, что проснется в своей собственной постели. Отсюда разговоры шепотом, с оглядкой, осторожные жесты, старание слиться с толпой, сделаться незаметным.
…По милости хорошенькой дочери Анны только семейство Лопухиных чувствовало себя в абсолютной безопасности. Покорив сердце сумасбродного монарха, девушка буквально озолотила свою родню. Все семейство, обретавшееся
Чтобы в обществе не шушукались по поводу его отношений с девицей Лопухиной, Павел решил срочно сыскать Анне жениха и под прикрытием ее замужества продолжать свой роман.
Выбор императора пал на тридцатидвухлетнего Виктора Павловича Кочубея, наследника одного из богатейших в империи семейства, облагодетельствованного еще Петром за верность ему. Отменно образованный и даровитый молодой Кочубей делал хорошую дипломатическую карьеру и жил в основном при русских миссиях за границей. В двадцать четыре года он уже был назначен чрезвычайным посланником в Константинополь.
Все это как нельзя более отвечало замыслам императора: муж уезжает в дальние края, а супруга, то бишь любезная Анна, остается в Петербурге при исполнении своих обязанностей.
Кочубея срочно вызвали в Петербург. Павел великодушно решил подсластить заготовленный для посланника сюрприз. Не ведавший своей судьбы дипломат неожиданно получил ряд отличий, в частности он был произведен в действительные тайные советники, а затем, весной 1799 года, возведен в графское достоинство Российской империи. Со смутным чувством беспокойства по поводу всех этих благодеяний ехал Кочубей в Петербург…
Чтобы обезопасить себя, при дворе вовсю угодничали перед Лопухиными. Мать семейства, получив придворное звание статс-дамы, принимала хвалу себе за чистую монету и держалась весьма заносчиво. Между тем эта выскочка, бесстыдно прихватившая с собой из Москвы молодого любовника, вызывала и тайную насмешку, и презрение. Одна лишь Наталья Кирилловна Загряжская позволяла себе не только не льстить новоиспеченной статс-даме, но даже не здороваться с ней.
В конце концов, задетая за живое, старшая Лопухина пожаловалась императору. Немедленно вышел специальный указ, предписывающий всем без исключения кланяться ей.
А тут случился бал. И при полном съезде гостей Наталья Кирилловна, увидев Лопухину, присела перед ней в реверансе и нарочито громко на весь зал произнесла: «Здороваюсь с вами по именному его величества приказанию, мною сегодня полученному».
Гости оторопели. Через мгновение, не без веселой искры в глазах, они переглядывались друг с другом. Кое-кто из дам, прикрывшись веером, трясся от смеха. Лицо Лопухиной пошло красными пятнами.
В тот же вечер Наталья Кирилловна получила приказ покинуть Петербург. Впрочем, вслед за тем пришла весть, что император милостиво отменяет свое распоряжение.
Однако несколькими днями позднее у подъезда дома, где жили Загряжские, стояла доверху груженная карета. Экипажи, проезжавшие мимо, то и дело останавливались, а знакомые Загряжских, зная о прощении императора, выглядывали из окон и удивленно спрашивали у наблюдавшего за погрузкой дворецкого:
— Как, что такое? Разве Наталья Кирилловна покидает Петербург?
— Так оно и есть, ваше сиятельство, — важно отвечал дворецкий, поклонившись. — Покидает по ее собственному соизволению…