Дамы и господа
Шрифт:
«Нет, каков маленький Сергей Полторацкий в Париже!.. Он вошел солдатом в Парижскую национальную гвардию. Можно ли дожить до большего сраму?..»
Бабушка — вероятно, к ее счастью, — действительно не дожила.
Кончина Агафоклеи Александровны несла в себе нечто трагически-театральное и явилась достойным завершением жизни, способной вызвать самые противоречивые чувства, но никого не оставить равнодушным.
Тихо и просто такая причудница уйти не могла. Как писали, «почувствовав приближение смерти и перенося жестокие страдания, она громко
Умереть Полторацкая решила при большом стечении народа. Она приказала перенести свою кровать в большой зал и оповестить всю округу, чтобы с ней приходили прощаться. Ослушаться не посмели не только крестьяне, но и соседи-помещики. Постепенно огромное помещение заполнилось народом, и тогда умирающая начала громко каяться в своих прегрешениях. Эта всенародная исповедь «произвела потрясающее действие на присутствующих и закончилась громким криком: „Православные, простите меня, грешную!“, на что последовал единогласный ответ: „Бог простит!“»
Публика рыдала. Священник причастил умиравшую. Полторацкую похоронили в усадебной церкви Грузинской Божьей Матери.
…Как много, в сущности, удалось сделать красавице с портрета Левицкого в свой неспешный восемнадцатый век — и это без всяких средств связи, кроме собственной и почтовой карет: огромное, обученное и воспитанное семейство, ее Грузины, которые даже в сегодняшнем небрежении, с невосполнимыми утратами, производят впечатление своим размахом.
Но быть может, главное, что Агафоклея Александровна оставила грядущим поколениям, — это пример того, какой может быть женская судьба, если не бояться никаких трудов и надеяться только на себя.
2
Екатерина Архарова. Дама с характером
Еще недавно что в Москве, что в Петербурге встречались ветхие старушки, способные разъяснить значение слова «архаровец». Теперь оно окончательно вышло из употребления, хотя сейчас было бы очень ко времени. «Настоящий архаровец!» — с неодобрением говорили когда-то о человеке, дерзком до грубости, невоспитанном. То есть о таком, от которого лучше держаться подальше. Этот эпитет был порожден фамилией человека, хорошо известного обеим российским столицам, но особенно Москве. Звали его Иван Петрович Архаров.
Небогатый каширский дворянин, он смолоду поступил в Преображенский полк. Ревностная служба под началом А.Г.Орлова отличила его в глазах Екатерины II. При ней он стал генералом.
При Павле I, которому везде чудились крамола и распущенность, Архаров тоже оказался «взыскан щедротами», его повысили в чине и назначили военным губернатором Москвы.
Получил Архаров и значительное число крепостных душ, и поместье, что было очень кстати. От первого брака у него оставались две дочери, а вторая жена Екатерина Александровна родила еще двух барышень.
Ревностная служба на новом посту ознаменовалась у Архарова идеей учредить для поддержания общественного порядка особое полицейское подразделение, как бы мы сейчас сказали, «быстрого реагирования». Предполагалось создать драгунский полк, бравые вооруженные всадники которого могли бы мгновенно
Понятно, что благородное офицерство воротило нос от подобной службы. Полк был сформирован «из всякого сброда». Так, во всяком случае, говорили те, кто находил, что полиция иной раз превышает свои полномочия и грубо обращается с гражданами.
Однако Москва первого десятилетия XIX века жила, словно предчувствуя наступление полосы испытаний, тихо и чинно. Свидетели того времени писали, что «управление городом и губернией требовало не много труда и еще менее бдительности… Народ вел себя смирно; дворянство было покорно, хотя иногда предавалось болтливости и фрондерству».
Доносительства в сторону Зимнего дворца и уж тем паче репрессий москвичи никогда за своим военным губернатором не знали. Он мог вспылить, отчитать, пригрозить, когда надо наказать — но и только. В Первопрестольной Архарова любили за бесхитростный, прямой нрав и — что в России всегда вызывало особое удивление — за честность. Во взятках, в набивании карманов он был незамечен.
По словам большого знатока истории и писателя С.Н.Шубинского, «Архаров зажил в Москве большим барином. Дом его на Пречистенке был открыт для всех знакомых и утром, и вечером. Каждый день у него обедало не менее сорока человек, а по воскресеньям давались балы, на которые собиралось все лучшее московское общество; на обширном дворе, как ни был он велик, никогда не умещались экипажи съезжавшихся гостей. Широкое гостеприимство скоро сделало дом Архаровых одним из самых приятных в Москве…»
И большой вельможа, перебравшийся в Москву с невских берегов на дожитие, и какой-нибудь неведомый хозяевам родственник из Чухломы встречали у Архаровых одинаково теплый прием.
У них не чванились, не щеголяли заморским обхождением. Дух доброжелательства и искренности царил в доме. Жили, пировали, танцевали, веселились от души и без церемоний.
Барыни и барышни тогда румянились. Гость, увидев, как некая дама допустила маленькую промашку, мог, например, без обиняков обратить на то ее внимание:
— Позвольте, сударыня, вам заметить, что левая щека у вас больше нарумянена.
В Петербурге такие слова привели бы к немедленному обмороку. А в Москве — ничего, кроме благодарности за любезную подсказку. Кстати, самой хозяйке не приходилось прибегать к косметическим ухищрениям. Это может показаться странным, но сохранились сведения, что у нее до старости был прекрасный цвет лица.
Дом Архаровых в допожарной Москве был едва ли не самым хлебосольным. По этой части военного губернатора и его супругу едва ли кто мог перещеголять. А ведь соперников у них было много!
Среди стародавних москвичей не прощались две вещи: непочтение к своей родне, будь она не седьмой, а хоть сороковой водой на киселе, и скудный стол для приглашенных гостей. Гут уж берегись, прегрешившие! До повадок петербургских и тем паче европейских Первопрестольной никогда не было дела. Она жила правилами дедов-прадедов и отступать от них не желала. Архаров являлся горячим сторонником этого.