Дань псам
Шрифт:
Мужчина повиновался. Сирдомин начал задавать вопросы.
Потом, верный слову, он явил милосердие — если это слово применимо к лишению человека жизни, в чем он сильно сомневался. Вытер оружие о плащ Хегеста.
Отличается ли он хоть чем-то от убитых глупцов? Он мог выбрать множество улиц, позволяющих придти к доказательству своей правоты — и каждая будет кривой, извращенной ложью. Нет сомнений, повторял он себе на обратном пути, его поступок обрывает нечто, тогда как поступки убитых должны были начать нечто — нечто мерзкое и явно связанное с пролитием крови
Здравые размышления способны шаг за шагом завести человека в кошмар. Он нес список с именами людей, замысливших изгнание Тисте Анди; они понимал, что их заговор обречен на неудачу, однако предоставить им свободу означает потворствовать хаосу и страданиям. Так что придется убивать снова. Тихо, никому ни о чем не рассказывая, ибо это позор. Позор для рода людского, склонного к глупости и кровожадности. Однако ему не хочется быть «рукой правосудия», ведь рука эта всегда залита кровью и зачастую разит без разбора, склоняясь к полной необузданности.
И самая жестокая подробность, выведанная им этой ночью — о сети заговора, оплетшей лагерь паломников. Хегест не знал, кто играет на их стороне, однако можно понять, что это фигуры значительные, возможно, самые важные. Сирдомину придется навестить лагерь. Мысль вызывала озноб. Селинд, Верховная Жрица… она входит в состав заговорщиков? Неужели религия поселилась в сердце его? Неужели он возмущен актом узурпации? Что ж, не в первый раз религия или культ воспламеняют костер самоуверенности и пуританского рвения, вызывая к жизни мрачный конфликт. Разве сам он не слышал — и часто — наглое заявление, что Сын Тьмы не имеет прав на регион за пределами Ночи? Абсурдная идея, да, не имеющая доказательств. Как раз такая, на какую слетаются все виды фанатиков, любящих трясти кулаками над головой.
Он некоторое время лелеял убеждение, что не окажется одиноким в признании благ власти Анди, в уважении к мудрости, не раз и не два проявленной Сыном Тьмы. К дарам мира и стабильности, к здравым и простым законам, введенным расой, чья цивилизация родилась десятки тысяч лет назад. Нет, гораздо раньше, если верить слухам. Как могут люди презреть такой дар?
Теперь стало ясно — многие могут. Идея свободы способна превратить даже мир и порядок в признаки «угнетения», вызвать подозрения в наличии скрытой цели, обширного обмана, непонятного, но превосходящего воображение человека преступления. Нет, он слишком снисходителен человечеству! На самом деле ему свойственна врожденная испорченность, оно наделено извращенным коварством духа.
Он нашел крутую лестницу, ведущую к скрытому входу в тоннели. Крысы разбегались с дороги, ныряя в более теплый и сухой воздух Ночи. Да, он посетит лагерь паломников, но не сейчас. Требуется всё спланировать. К тому же, если он вырежет рак в городе, заговорщики окажутся изолированными, беспомощными и ни на что не способными. С ними он расправится на досуге.
Да, так будет лучше. Разумно, методично — как и полагается вершить правосудие. Он вовсе не пытается избежать этого пути.
Удовлетворенный рассуждениями
Крысы следили за его уходом. Они могли ощущать запах крови; многие стали свидетельницами побоища под землей, и некоторые из них побежали прочь из развалин, к миру света за границами ночного савана.
Да, их призвал хозяин, тот, кого прозвали Жрикрыс. Любопытное имя, по видимости презрительное и позорное. Однако никто не понимал истинного его значения. Жрец Крыс, вот так. Священник и колдун, умеющий призывать и связывать души. Смейтесь и шутите, если угодно… Себе на беду. У борцов за свободу обнаружился недруг, и с ним надо что-то делать.
Город Бастион скорчился около большого умирающего озера. Его прочные, невысокие стены почернели и покрылись потеками какого-то масла. Окрестные трущобы и хижины были сожжены и растащены; обугленные обломки загромождали обочины мощеной дороги. Над башнями повис густой, черный дым.
Сжав израненные руки и отпустив удила, Нимандер прищурился, рассматривая зияющие ворота города. Никакой стражи, ни одной фигуры на стенах. Если бы не дым, он выглядел бы давно заброшенным и опустевшим.
Он ехал во главе отряда, наравне со Скиньтиком. — Имя «Бастион» рисует образ яростных защитников, ощетинившихся всеми видами оружия, образ врагов, штурмующих стены, — сказал Скиньтик. — Итак, нам придется стать свидетелями благих излишеств сэманкелика, сладкой крови Умирающего Бога?
Нимандера все еще беспокоили воспоминания о великане — зодчем. Кажется, он проклят бессмысленными случайностями и каждое живое существо, пересекающее его путь, оставляет за собой водоворот загадки. Он барахтается в них, почти тонет. Джагут Готос сделал только хуже. Тварь из седой древности, пытавшаяся использовать их и не пожелавшая объяснить, для чего именно.
«Потому что мы не справились».
Воздух заполнился запахом выветренной соли; они могли видеть тянущиеся от старого берега белесые полосы, торчащие над высыхающими спутанными водорослями свайные причалы, лежащие на боках рыбачьи лодки. Слева виднелись фермы и ряды пугал, хотя казалось, тут все уже мертво — растения почернели и высохли, сотни закутанных фигур неподвижны.
Они подходили все ближе к арке ворот, а вокруг по-прежнему никого не было видно.
— За нами следят, — заявил Скиньтик.
Нимандер кивнул. Он тоже ощутил на себе взоры, скрытые, жадные.
— Мы как будто сделали именно то, что им нужно, — сказал Скиньтик вполголоса. — Доставили Скола прямиком в чертов Нечистый Храм.
«Да, это возможно». — Ты же знаешь — я Скола бросать не намерен.
— И готов воевать с целым городом? С фанатиками, жрецами и богом?
— Да.
Скиньтик ухмыльнулся и пошевелил ножны. Нимандер нахмурился: — Кузен, не замечал за тобой особой кровожадности.
— О, я хочу этого не более тебя. Но, знаешь, нас слишком долго толкали. Пришла пора толкнуть в ответ, и всё. А вот раны на твоих руках меня беспокоят.