Дань псам
Шрифт:
— Один, здесь? Каладан Бруд, я гадаю, не скрываешься ли ты.
— Возможно и так, Эндест Силан. Увы, я плохо умею скрываться.
— Это точно. — Некоторое время они молчали. Форель действительно оказалась сухой, но Эндест не жаловался — все равно изумительно вкусно.
Если Аномандер Рейк был тайной в саване тьмы, то Каладана Бруда можно было назвать тайной в плаще гениальности. Скупой на слова, он умел заставить любого гостя чувствовать себя нужным и желанным. Он умел это делать, когда необходимость командовать не давила на плечи, подобно проклятой горе. Эта ночь, как отлично понимал Эндест, стала
Когда они покончили с едой, ночь вступила в свои права за пределами света от костра. Речной поток стал голосом, присутствием. Вода струится, равнодушная к взлетам и падениям солнца, к явлениям укутанной луны и неспешному хороводу звезд. Звук достигал его, словно песня без слов, и все попытки уяснить ее смысл оставались тщетными — нельзя удержать в ладони ни воду, ни звук. Поток бесконечен и неизмерим; не бывает ни абсолютного покоя, ни полной тишины.
— Зачем ты здесь? — спросил наконец Эндест.
— Хотелось бы мне суметь ответить, старый друг. Видит Бёрн, желание облегчить бремя почти побороло мою волю.
— Ты считаешь, Каладан, что я не знаю, что именно нас ждет.
— Нет, я так не считаю. В конце концов, ты предпринял паломничество к этой реке — а среди Тисте Анди здешние места славятся загадочной привлекательностью. Но ты спрашиваешь, зачем и здесь я… значит, знания твои неполны. Эндест Силан, я не могу рассказать больше. Не могу тебе помочь.
Старый Анди отвернулся, поглядев в темноту, в сторону поющей реки. Итак, сюда приходили и другие. Некий инстинкт тянет их, да, к призраку Дорсан Рил. Он принялся гадать, ощущали ли они такое же разочарование, когда глядели в темные (но недостаточно черные) воды. Это не прежняя закваска. Все изменилось, в том числе и они сами. — Я больше не верю, — проговорил он, — в прощение.
— Как насчет восстановления?
Вопрос поразил его, выбил дыхание из груди. Река текла, издавая звуки десяти тысяч голосов, крики заполнили голову, ворвались в самое сердце. В животе разлился холод. «Во имя Бездны… такое… дерзание…» Он ощутил, как ледяные слезы страха льются по согретым огоньком щекам. — Я сделаю все, что смогу.
— Он это знает, — сказал Каладан Бруд с таким сочувствием, что Эндест чуть не зарыдал. — Сейчас ты можешь не верить, — продолжал могучий воин, — но впоследствии ты поймешь, что паломничество принесло пользу. Воспоминание придает сил в тот миг, когда они более всего нужны тебе.
Нет, он не верит — и не может вообразить, что сумеет когда-либо поверить. И все же… дерзание. Столь ужасающее, столь захватывающее.
Каладан Бруд налил чая и вложил чашку в руки Силана. Тонкое олово наполнило промерзшие пальцы теплом. Полководец нависал над ним. — Слушай реку, Эндест Силан. Это звук умиротворения…
Но для древнего разума Тисте Анди звуки всё казались стонущим хором, накатывающим потоком потерь и отчаяния. Призрак Дорсан Рил? Нет, сюда излилась давно умершая река, питая полуночное безумие истории, вплетая свой водоворот в тысячи иных. Бесконечные вариации одного и того же горького вкуса.
Он поглядел в пламя и в очередной раз увидел гибнущий в пожаре город. Харкенас под яростным небом. Летящий словно тучи песка пепел ослепил его, дым заполнил легкие ядом. Мать Тьма во гневе, она отказывается от детей своих,
Слушай реку. Вспоминай голоса.
Жди, как ждет воитель. Жди, чтобы увидеть грядущее.
Запах дыма висел в воздухе еще долго после угасания огня. Они ехали по выгоревшей почве, огибали почернелые обломки. Сложившаяся внутрь себя громадная повозка все еще стояла зловещей погребальной пирамидой посреди грязной земли. Разбросанный вокруг мусор стал свидетельством распада общности. Но в этой сцене погрома недоставало трупов. Следы расходились повсюду, некоторые шире остальных.
Семар Дев оглядела сцену и стала наблюдать за Скитальцем. Тот спрыгнул с коня и прошел к краю лагеря, где начал изучать некие следы. Странный человек, решила она. Спокойный, замкнутый — мужчина, привыкший быть одиноким; но за всем этим таится поток… да, насилия. Словно его одиночество позволяет миру уцелеть.
Однажды, довольно давно, она оказалась в компании другого воина, тоже хорошо знакомого с насилием. Но тут всякое сходство кончается. Карса Орлонг — если не учитывать первое путешествие в осажденную крепость под Угаратом — наслаждался вниманием толпы. «Узри меня» — говорил он, искренне жаждая этого. Он хотел, чтобы его дела засвидетельствовали — словно все глаза мира созданы единственно ради взгляда на Карсу, а умы позади глаз ради запоминания всего, что он свершит, изречет, начнет или закончит. «Он делает историю. Каждое свидетельство вливается в легенду — житие Тоблакая, деяния Тоблакая — и все мы обречены передавать его сказание».
Цепи и кандалы звенят на боках сожженного фургона. Они пусты, разумеется. И все же Семар Дев понимала, что выжившие в этом месте остались рабами. Они прикованы к Карсе Орлонгу, освободителю, прикованы к очередному эпизоду его мрачной истории. «Он дает нам свободу и порабощает нас. Ох, какая ирония. Главная прелесть в том, что он вовсе не желает этого; нет, каждый и всякий раз он хочет прямо противоположного. Проклятый дурак».
— Многие взяли лошадей и нагрузили добычей, — сказал Скиталец, вернувшись к коню. — Один след ведет на север. Он почти незаметен. Думаю, он принадлежит твоему другу.
«Моему другу…»
— Сейчас он недалеко и все еще идет пешком. Мы должны нагнать его сегодня.
Она кивнула.
Скиталец поглядел на нее. Потом вспрыгнул на коня, взял удила. — Семар Дев, я не могу понять, что тут случилось.
— Тут случился он.
— Он никого не убил. Судя по твоим рассказам, я ожидал увидеть нечто совсем иное. Похоже, он просто пришел к ним и сказал: «Все кончено». — Скиталец нахмурился, вопросительно глядя на нее. — Как такое может быть?
Она покачала головой.
Он хмыкнул и развернул коня. — Бесчинствам скатанди пришел конец.
— Это точно.
— Мой страх перед твоим приятелем становится еще сильнее. Я все менее хочу его встретить.
— Но ведь это тебя не остановит да? Если он несет меч Императора…
Он не ответил. Не было нужды.
Они перешли в галоп. Двинулись на север.
Сухой и теплый ветер налетал с запада. Немногочисленные облака проносились над головами, тонкие и рваные. Вороны или ястребы кружили вверху, словно точки; Семар Дев подумала о мухах, собравшихся на трупе земли.