Дань псам
Шрифт:
Она молча улыбнулась в ответ.
Десра нахмурилась. — А где другие?
— Да, — фыркнул он, — Другие.
— Ну?
Он плюхнулся на сиденье. — Джагут решил использовать их. Какое невезение.
— Использовать? — Ненанда вскочил со скамейки. — Какой Джагут?
Но Десра уже отвернулась, побежала через канаву на поле. Между поваленных пугал…
— Кто такой Умирающий Бог?
Скиньтик, хорошо знавший себя, знавший, что воображение — самое опасное его оружие, знавший, что в любой ситуации может засмеяться — нырнуть в глубины абсурда в отчаянной
Площадку окружили обломки колонн. Некогда их окрасили в темно-винный цвет, но краска уже облезала, обнажая грубый желтый камень.
— Кто такой Умирающий Бог?
Голова болела. Скиньтик медленно сел, заслоняя глаза от солнечного сияния; но солнце отражалось от камней, и облегчения не было. Застонав, он заставил себя встать и зашатался. Боги, как болит голова! Пульсация взрывами отдавалась в глазах.
— Кто такой Умирающий…
Под деревьями валяются трупы — скорее кости и гнилая одежда, клочья волос, обтянутые кожей черепа. Одежды когда-то были яркими; обувь странного покроя, блеск пуговиц и драгоценностей, золото в оскаленных ртах. Солнце кажется… злым. Похоже, его жар, его свет каким-то образом убивают его, пронизывая плоть, разрывая мозг.
Ему становилось все хуже. Внезапно он понял: в этом мире не осталось живых. Даже деревья умирают. Океаны выкипели; гибель везде. Отсюда нет выхода. Солнце стало убийцей.
— Кто такой…
Ты можешь мечтать о будущем. Ты можешь видеть его как продолжение того, что видишь вокруг себя сегодня. Видеть его как прогресс, как неодолимую силу, ведущую к финальной славе. Или можешь видеть нынешний миг вершиной, с которой видно следующую, еще более высокую вершину. Фермер сеет, питая видение урожая, изобилия плодов, и в грядущем сезоне сбора сосредоточилось для него всё блаженство предсказуемой вселенной. Он льет капли вина, напоминая богам о существовании порядка.
Ты можешь мечтать о месте в грядущем для сына или дочери. Кто захочет рождать дитя в мир бедствий, мир неминуемого уничтожения? Какая разница, будет смерть результатом безличной силы или последствием злонамеренно й воли? Никакой, ведь не останется никого, способного задавать вопросы. Буйство и глупость. Кто-то сыграл здесь последнюю шутку. Засеял землю жизнью, понаблюдал за ее изобилием и раскалил гнев солнца. Смертельный шторм, мгновенный выброс ядовитого света — и сезон жизни закончился. Всего-то.
— Кто…
Бог умирает, когда умер последний поклонник. Он всплывает, белый и вздувшийся; он тонет в незримых глубинах. Рассыпается прахом. Разметывается горячим вихрем… Ядовитые копья пронзают череп Скиньтика, разрывая последние заслоны. Но вдруг он стал свободным, полетел в небо. Свободен, о да, ведь ничего уже не важно. Скупцы со своими богатствами, детоубийцы, насильники невинных — все пропали. Кричавшие о несправедливости, обличители и недовольные — все ушли.
«Нет справедливости. Ни в чем. Вот почему ты умираешь, милый бог. Вот почему. Что иное тебе осталось?
Солнце
Бессмысленно!
Все мы умираем. Бессмысленно!
Кто…»
Тяжелый шлепок заставил его очнуться. Сверху нависло лицо в шрамах, блеснули клыки. Вертикальные щели серых зрачков, белки глаз почти не видны. Словно треклятый козел.
— Ты, — сказал Джагут, — был плохим выбором. Ты отвечаешь отчаянию смехом.
Скиньтик просто смотрел на существо, не находя ответа.
— Это последний миг, — продолжал Готос, — в который любая разумная тварь понимает, что все кончено, что сделано недостаточно, что смерть не предотвратить. Сделано недостаточно… вы, Тисте Анди, поняли это. Аномандер Рейк понял. Понял, что жить в одном мире — безумие. Чтобы выжить, вы должны распространяться словно паразиты. Рейк вырвал свой народ из пут самодовольства. И был за это проклят.
— Я видел… я видел умирающий мир…
— Если ты видел, так оно и есть. Где-то, когда-то. На тропах Азата один из далеких миров скользит к забвению. Потенциал растрачен. Что ты ощутил, Скиньтик?
— Я ощутил себя… свободным.
Джагут выпрямился. — Я уже сказал — плохой выбор.
— Где… где Нимандер?
Шум от входа…
Десра ворвалась в комнату. Увидела медленно встающего Скиньтика и так называемого Джагута — капюшон откинут, обнажая странное зеленоватое лицо, лысую макушку, пятнистую словно карта морехода — острова, изрезанный берег, рифы… Он стоял, высокий, в шерстяной робе. Но Нимандера нигде видно не было.
Взор Джагута пробежал по ней, а потом он отвернулся к стене льда.
Она проследила за его взглядом.
Бредя сквозь тьму, он получал бесчисленные удары. Кулаки размахивались, пальцы прочерчивали борозды по коже. Руки хватались за лодыжки, тянули…
— Он мой!
— Нет, мой! — Голоса вопили со всех сторон, рука схватила Нимандера за запястье, подняв в воздух. Гигантская фигура потащила его бегом, ноги громыхали по склону, и камни осыпались вниз — сначала ручейком, потом лавиной ревущих глыб. Сзади раздались стоны.
Пыль ослепила, забилась в рот.
Под ногами захрустела кремнистая вершина вулканического конуса, и начался опасный спуск в кратер. Серые облака вздымались, словно плюмажи, внезапно накативший жар и вонючие газы терзали глаза, горели в глотке.
Его швырнули на горячий пепел.
Сверху навис огромный силуэт.
Нимандер вгляделся сквозь жгучие слезы, понял, что лицо у великана до странности детское. Низкий лоб убегал от гребня бровей, сверху свисали бледные, почти белые волосы. Широкие круглые щеки, толстые губы, нос клубнем, мягкий зоб под челюстью. Кожа ярко-желтая, а глаза изумрудные.
Существо сказало на языке Анди: — Я такой же, как ты. Не отсюда.
Голос тоже был высоким, детским. Гигант медленно моргнул и улыбнулся, показав ряды кинжально-острых клыков. Нимандер смог ответить: — Где… кто… все эти…
— Духи. Пойманы, словно муравьи в янтаре. Но это не янтарь. Это кровь драконов.
— И ты дух?
Великан отрицательно закачал головой. — Я Старший, и я заблудился.
— Старший? — Нимандер нахмурился. — Почему ты так называешь себя?
Плечи колыхнулись, словно рушащиеся холмы: — Так меня звали духи.