Даниил Кайгородов
Шрифт:
— У Буланого на левой ноге подкова хлябает, в кузницу надо съездить. А ты чего раскраснелась? — спросил Афоня, подозрительно поглядев на молодую жену.
— С горшками у печки возилась. Обедать-то будешь? — ласково спросила Серафима.
— Собирай на стол, зови гостя, — угрюмо произнес Афоня и посмотрел исподлобья на жену.
Зайдя к гостю, Серафима закрыла за собой дверь и игриво толкнула в бок лежавшего на лавке Мясникова.
— Вставай, обедать пора.
— Лебедушка, — Мясников вновь сделал попытку обнять Серафиму.
—
За обедом Афоня говорил мало. Косо поглядывал на жену и, угощая брагой гостя, настороженно ловил каждое слово Мясникова. Иван Семенович, грохая кружкой по столу, бахвалился:
— Захочу, все деревни на Урале работать на себя заставлю. Пятнадцать тысяч мужиков и баб из России пригнал? Пригнал. Подохнут на огневой работе, еще пригоню. Ты на чьей земле живешь? — осоловелые глаза гостя уставились на хозяина.
— Известно, на твоей, — сдержанно ответил Афоня.
— То-то, — Мясников покачнулся на стуле.
— Захочу, все куплю! — стукнул он кулаком по столу.
— Нет, не все, — послышался задорный голос Серафимы.
Афоня заерзал на стуле.
— Нет, не все, — повторила Серафима. — Любовь тебе не купить, — уже вызывающе бросила она Мясникову через стол.
— Пожалуй, твоя правда, — медленно произнес гость и, подперев голову рукой, тяжело вздохнул. — Спойте лучше песню.
Афоня переглянулся с женой и, погладив бороду, запел:
Рябинушка раскудрявая, Ты когда взошла, Когда выросла…В горнице раздался мягкий грудной голос Серафимы:
Я весной взошла, Летом выросла, Летом выросла, зимой…— Уважил ты меня, Афоня, проси, что хочешь, — придерживаясь одной рукой за стол, Мясников, шатаясь, подошел к кержаку.
— Ничего не надо, Иван Семенович, — опустив хитрые глаза на пол, ответил лесник. — Все, слава богу, есть.
Вытащив из кармана горсть монет, Мясников со стуком выложил их на стол.
Глаза Афони хищно блеснули.
Одна монета скатилась, кержак наступил на нее ногой.
Губы Серафимы сжались в презрительную улыбку.
Покачиваясь, Мясников обдумывал что-то.
— Неси топор, — неожиданно заявил он хозяину.
— Зачем?
— Дверь ломать будем у башкирки, — Мясников направился к светелке.
Путь ему преградила Серафима.
— Нельзя, Иван Семенович, чужое добро портить.
Взяв Мясникова под руку, усадила его на скамью.
Гость нашарил рукой кружку с недопитой брагой, выпил и, уронив голову на стол, захрапел.
Афоня с помощью жены снял с пьяного Мясникова сапоги и уложил его в постель.
— В кузницу-то поедешь? —
— А ты чо меня провожаешь? — угрюмо ответил Афоня. — С купцом шашни хочешь завести, — лесник недобрым взглядом окинул ладную фигуру жены.
— У купца башкирка есть, — спокойно ответила Серафима, перемывая чашки, — а меня корить нечего. Сам знаешь.
— Узнаешь вашего брата, гляди-кось, — зло усмехнулся Афоня. — Все вы на одну колодку сшиты. Манихвостка [2] .
Серафима круто повернулась к мужу:
— Ты чо разаркался. — Хлопнув дверью, она вышла.
После ссоры прошло несколько дней. Афоня с женой не разговаривал.
Узнав о бегстве башкирки, Серафима предалась своим честолюбивым мыслям.
«Уехать бы на завод. А здесь живешь, как лисица в норе. К тебе никто и ты ни к кому. Лучше принять славу, чем жить в лесу. Свету белого не видишь. А Мясникову только сказать, купец слоутный, место для Афони на заводе найдет».
2
Манихвостка — здесь: соблазнительница.
Серафима подошла к зеркалу, повернулась к нему боком и гордо откинула голову.
«Ревнует, ну и что ж, не ходи сорок за двадцать», — зло подумала она и занялась хозяйством.
Неожиданно на кордон снова приехал Мясников. Афони дома не было. Накануне рано утром он уехал в Первуху договариваться с мужиками насчет рубки леса. Ворота открыла Серафима, провела Мясникова в горницу и пока его работник распрягал лошадей, налила гостю браги.
— Со счастливым прибытием.
— Где Афоня?
— В деревню уехал, вернется только к вечеру.
Мясников осушил кружку до дна, крякнул, погладил бороду и, посмотрев через окно на двор, нет ли кого постороннего, подошел к хозяйке.
— Налей-ка вторую да сама выпей.
Выпили. И в тот же миг Серафима почувствовала, как сильные руки Мясникова обхватили ее за талию.
— Закрой дверь-то на крючок, шалый, — точно простонала она и замерла в его объятиях.
Вечером Серафима сказала купцу об исчезновении Фатимы. Он только махнул рукой.
— Ну ее к лешакам. Дикая. Убежала и ладно.
В сумерках приехал Афоня. Приветливо поздоровался с богатым гостем и косо посмотрел на жену. Серафима была спокойна, всячески старалась угодить мужу и гостю. Иван Семенович пил мало, он, казалось, весь был занят какой-то думой.
— Вот что, Афанасий, дело у меня к тебе есть. Барочник мне нужен. Переезжай ко мне на юрюзанский завод. Весной и летом будешь железо отправлять на барках по Белой и Каме, зимой лежи на полатях и получай денежки. Кладу я тебе двадцать пять рублей в месяц. Дом в Юрюзани пособлю построить. Ну, там амбары и все прочее. Поправишься — вернешь деньги. Не поправишься — так живи. По рукам, что ли?