Даниил Кайгородов
Шрифт:
— Братушки, неполадок на рудниках еще много. Управитесь ли?
— Управимся! — послышались дружные голоса рудокопов.
— Ладно, так, стало быть, и решили, — произнес довольным тоном Григорий.
Ехать под Челябу вызвались и старые друзья Кайгородова.
— Вместе руду добывали, на поиски ходили, вместе и дворян будем бить, — заявили они Даниилу.
Сборы были недолги. Дня через два после схода небольшой отряд рудокопов оказался уже в Сатке.
К своей радости, Кайгородов встретил там Никиту Грохотова, который с первушанами вез из Воскресенского завода пушки и ядра к Грязнову.
— Вот
— А ты, Никита, в наш отряд вступай, — предложил Даниил.
— Может, и придется. Под Челябой будет видно, — уклончиво ответил Грохотов.
— Туманов здесь не был?
— Вчерась проезжал. Наказывал дождаться вас и ехать вместе.
Завязав свой опасный груз, Никита спросил в свою очередь:
— Когда тронемся?
— Отдохнут ребята и в путь.
Осмотрев еще раз погруженные в сани пушки и ядра, Даниил направился к отрядникам. Там уже шла смена лошадей. Кайгородов выбрал себе из управительской конюшни саврасого меринка, накинул на коня седло.
Вечер застал отряд и обозников в междугорье.
Бездорожье так всех вымотало, что пришлось останавливаться здесь на ночлег. Подвязав оглобли повыше и сложив упряжь на возы, обозники развели костер.
Ели замороженные пельмени. После сытного ужина люди повеселели. Возле костров начали оживленный разговор.
— Вот так и живем: когда хлеб жуем, а когда и мякину. Ладно в этот год сестра из Юрюзани муки привезли, а то бы зубы на полку, — говорил Никита Кайгородову, прополаскивая котелок.
— Муж-то у ней был барочник, утоп, осталась вдовой. В Юрюзани жить-то побоялась, приехала ко мне, — продолжал Никита.
— Зовут ее Серафимой? — стараясь сохранить равнодушный вид, спросил Даниил.
— Ага. А ты как ее знаешь? — полюбопытствовал Никита.
— Я жил у них в работниках.
— А-а, — протянул неопределенно Грохотов и, запрятав котелок в мешок, вздохнул. — Наказ дала мне Серафима, а выполнить не пришлось.
— Почему так?
— Видишь ли, какое тут дело. Как приехала она к нам в Первуху, вижу, сама не своя. Плачет, убивается. Мы было с бабой дознаваться стали, о чем горюет. «Тошно, — грит, — жить мне на свете. Ноет сердечушко, а по ком — одна ведаю». Пытаем, может, к знахарке сходить, отведет присуху. Улыбнется сквозь слезы и молвит: «Нет, не поможет мне зелье. Лучше передай, — грит, — братец попу, когда будешь в Сатке, вот эту бумажку да несколько семишников». — Никита полез за пазуху, вытащил бумажку и передал ее Даниилу. — Сам-то я неграмотный, што написано, не знаю. А тут закрутился в Сатке и забыл сходить в церковь. Сама-то она раскольница, а зачем гнала к попу, не знаю.
Кайгородов бережно развернул листок бумаги и прочел: «Помолиться за здравие раба божьего Даниила».
Опустив голову, Даниил долго сидел молча. Затем передал бумажку Никите и поднялся от костра.
— Храни пока у себя, — произнес он в волнении, — я пойду проверю посты.
Зимний вечер медленно угасал. На междугорье легли тени. Даниил прислонился к лиственнице и долго смотрел, как одна за другой загорались звезды. Вздохнул и, как бы сбрасывая с себя тяжесть, бодро зашагал по дороге.
Крепость
Еще за несколько дней до восстания в Челябинске сибирский губернатор Денис Чичерин направил на помощь Веревкину рекрутскую роту числом сто двадцать семь человек под командой поручика Пушкарева и особую команду под начальством секунд-майора Фадеева в составе двадцати семи человек для обучения военным экзерцициям и для командования крестьянами, собранными в Челябинск из сел и деревень. Не доходя пяти верст до города, отряд Фадеева был разбит пугачевцами. Поручику Пушкареву в злосчастный для Веревкина день удалось пробиться в Челябу. Крепость стала готовиться к защите. Пугачевские отряды росли по мере приближения к Челябинску. Поднимались башкиры Мияса и соседних волостей. Подошли татары из Варламово и других сел. Формировались казачьи отряды станиц: Есаульской, Долгодеревенской и Коелги. Сплошной лавиной шли с гор вооруженные чем попало работные люди и приписные крестьяне. Атамана Грязнова встречали колокольным звоном и радостными возгласами:
— Да здравствует восударь наш Петр Федорович!
— Дворян на висельницу!
— Веди на Челябу!
— Братушки! — приподнимаясь на стременах, выкрикивал Грязнов. — Весь народ стоит за нашего многострадальца царя-батюшку. Поможем ему одолеть врагов престола российского. Принимайте присягу! Пособляйте бить супостатов!
Грязнов — худой, длиннобородый, с неспокойными глазами, одетый в чекмень и шапку, опушенную лисьим мехом, с пристегнутой с боку шашкой, молодцевато сидел на поджаром башкирском скакуне. Со своей армией он остановился недалеко от Челябы в деревне Першино. Здесь к нему после нескольких дней тяжелого похода и явился Кайгородов со своим отрядом.
— Прибыл? — спросил он Даниила слегка глуховатым голосом. — Сказывал мне про тебя Иван Степанович, будто ты немецкую речь и письмо разумеешь?
— Маракую маленько, — скромно ответил Кайгородов.
— Ладно, — Грязнов потер руки, — сколько людей привел?
— Побольше сотни.
— Давай устраивайся на ночь, а вечером зайдешь ко мне. С вами, ребята, — повернулся он к Артему и Варфоломею, которые прибыли вместе с Кайгородовым, — поговорю на особицу. Идите отдыхайте с дороги.