Даниил Кайгородов

Глебов Николай Александрович

— Окстись, — старая женщина замахала на него рукой, — откуда девкам в мужском монастыре, что ты, Махамед, что ли?

— Старца Игнатия можешь указать?

— Много их здесь. Всех не упомнишь, — мать Евлампия благочестиво опустила глаза.

— Вывести и запереть, — распорядился Даниил, показывая Камалу на дородную скитницу.

Двое башкир подхватили упиравшуюся мать Евлампию и вывели на подворье.

— Привести казначея!

Вошел седобородый старик, волком посмотрел на Кайгородова и, опершись на посох, спросил:

— Зачем

звал?

— Где старец Игнатий?

— Отдал свою душу на поле боя, — старик поднял глаза к потолку и перекрестился.

Последняя возможность узнать, где Фрося, казалось, исчезла.

— Наставник?

— Мне неведомо.

Тайна исчезновения девушки так и осталась не раскрытой. «Что делать?» — Кайгородов махнул рукой, казначея увели. Даниил остался один в келье, где жила Евлампия.

Блуждающий взгляд Даниила остановился на раскрытой шкатулке уреньгинской скитницы. То, что он увидел, заставило поспешно подняться со скамьи. Кайгородов вынул небольшой кусок материи, в уголочке которой было вышито «Е», «У». Сомнений нет. Фрося здесь. Но как ее найти?

— Камал!

Сотник быстро явился на зов.

— Приведи женщину, которую я только что допрашивал, — Даниил в волнении зашагал по келье. Через несколько минут, подталкиваемая конвоирами, вошла мать Евлампия.

— Почто обижаете старуху? Аль на тебе креста нет? Поди, переметнулся к махаметам, веру забыл?

— Замолчи, старая карга! — сердито прикрикнул на нее Кайгородов. — Отвечай, что буду спрашивать.

— Воля ваша, — Евлампия полезла за платком.

— Значит, ты не знаешь, где Ефросинья Усольцева?

— Не ведаю.

— А это что? — Даниил поднес вышивку к носу скитницы. — Где взяла?

— Племянница подарила, — Евлампия отвела глаза в сторону.

— Вот что, если ты сейчас не скажешь, где Фрося, я прикажу выпороть тебя нагайками! Поняла? — приблизив побледневшее лицо к скитнице, произнес он угрожающе. — Камал! — крикнул он в дверь.

— Постой! — уреньгинская игуменья схватила Кайгородова за руку и, увидев входившего Камала, застрекотала на него, как сорока: — Уйди ты, христа ради, мухамет несчастный. Дух от тебя шибко чижолый, — наклонившись к уху Даниила, прошептала: — В подземелье спрятал твою голубку Амвросий. В келье покойного Досифея она.

— Камал, факелы!

Сотник исчез. Вскоре он вернулся с группой башкир, они несли с собой факелы. Евлампия провела их и Кайгородова к старой заброшенной молельне.

— Вот здесь, — сказала она, показывая на искусно замаскированный люк с железным кольцом, и прижалась к стене.

С трудом открыв ход в подземелье и, оставив возле него охрану, Даниил с Камалом стали спускаться по скользким ступенькам вниз. Нащупав ногами земляной пол, зажгли факелы. Свет упал на длинный коридор. Над головами поднялась стая летучих мышей и бесшумно исчезла во мраке. Через некоторое время путники наткнулись на тупик. От него шли два хода. Куда идти?

— Мы вот что сделаем, Камал. Ты пойдешь вправо, я — влево. Мне кажется,

эти ходы где-то соединяются и вновь образуют общий коридор. Только береги огонь, — предупредил Даниил сотника. Дышать было тяжело, пахло сероводородом.

Шаг за шагом Даниил продвигался вперед, завидев вдали факел Камала, устремился к нему. Откуда-то повеяло свежим воздухом. Вот и келья Досифея, о которой рассказывала Евлампия. В бывшем жилище схимника никого не было. Там царил беспорядок, потухшая лампада валялась на полу. На большом медном распятии была кровь.

Фрося исчезла.

ГЛАВА 27

Что случилось с девушкой?

Спасаясь от пугачевцев, Амвросий открыл потайной люк и спустился в подземелье.

Прошел, чуть не задев плечом притаившегося во мраке глухонемого Дормидона, и, открыв двери кельи, остановился перед испуганной Фросей.

— Одевайся и следуй за мной, — сказал он и, хищно оглянувшись, шагнул к девушке.

Фрося попятилась к стене, где висело большое медное распятие.

— Боишься старика, боишься, — зашептал зловеще Амвросий, шаг за шагом приближаясь к узнице.

— Не подходи, убью! — рука Фроси потянулась к кресту.

— А-а, угрожать вздумала, может, к молодчикам, что наверху буйствуют, тебя выпустить? Нет! Пойдешь со мной! Я тебя, голубка, упрячу в такое место, что ни один человек не сыщет.

Схватив со стены тяжелый крест, Фрося подняла его высоко над собой.

— Не подходи!

— А-а, да что с тобой разговаривать, — прошипел злобно Амвросий и кинулся на девушку.

Не помня себя, узница ударила его крестом. Наставник пошатнулся и, опираясь рукой о стену, сделал шаг к дверям. Вытер рукавом обильно струившуюся с лица кровь и хрипло произнес:

— За строптивость сидеть тебе здесь вечно, доколе не погибнешь от глада.

Выйдя в коридор, Амвросий закрыл келью на ключ.

Увидев, что Амвросий вошел в келью, Дормидон тихо последовал за ним. Он увидел, как открылась дверь кельи и слабый отсвет лампады упал на сухопарую фигуру наставника.

«Надо подождать, пока он не появится», — подумал глухонемой и, крадучись, подошел ближе к келье.

Если бы Дормидон мог услышать шум борьбы, он не задумываясь, пришел бы на помощь Фросе. Взятый с детства в монастырь, Дормидон ни от кого не видел добра, все им только помыкали. Фрося — единственный человек, кто отнесся к нему по-человечески, и в нем проснулось теплое чувство к узнице.

Наблюдая за кельей, Дормидон тревожно завертел головой по сторонам.

«Почему наставник закрыл келью на ключ и так торопливо шагает куда-то? — Страшная догадка промелькнула в голове глухонемого. — Старец обрек девушку на голодную смерть! Нет, этому не бывать!»