Данные достоверны

Черный Иван

Люди остановились, словно советовались. Можно было уже различить: это не немцы.

— Выходим, — сказал я.

Держа оружие наготове, Сережа окликнул незнакомцев:

— Эгей!

Все. Свои.

Незнакомцы приближались к стогу. Первым шел высокий, грузноватый, по походке судя — немолодой человек, за ним — худощавый, пониже ростом и, кажется, помоложе.

Высокий окинул нас живым взглядом из-под кустистых, седоватых бровей, протянул широкую, как лопата, руку:

— Корж.

Сухощавый поднес руку к фуражке:

[48]

—

Бондаренко.

Я тоже представился:

— Капитан Черный! — и пригласил обоих к стогу.

Уселись.

Корж развязал висевший на поясе огромный, чуть не на килограмм, кисет с табаком, вытащил трубку:

— Можно покурить...

Я взялся за вещевой мешок:

— Подождите, Василий Захарович! Могу угостить московскими папиросами.

Корж и Бондаренко с любопытством уставились на мешок.

Я вынимал и клал им на колени шоколад, копченую колбасу, пачки «Казбека».

Ненароком взглянул на Коржа и растерялся: на его ресницах дрожали слезы.

Бондаренко взволнованно кашлянул.

Корж овладел собой.

— Давно... из Москвы? — неверным голосом спросил он.

— Недавно.

— Видно, неплохо живет Москва!

— Живет, Василий Захарович!

— Два года «Казбека» не видел... — как бы оправдываясь в минутной слабости, произнес Корж, вертя в руках папиросную коробку. — И про колбасу такую мы уже забыли... А, выходит, она есть!

— Есть, есть, Василий Захарович!

Корж переглянулся с Бондаренко, раскрыл пачку папирос, понюхал:

— Эх, табачок!.. А ведь тут немцы раззвонили, капитан, что Москва разрушена и ничего от нее не осталось.

— Чистая брехня, Василий Захарович!.. Да что ж вы не курите?

Корж отрицательно покачал головой:

— Приберегу. Бойцам покажу. Каждому дам по папиросе. Чтоб все видели и чуяли... Этот «Казбек» лучше всякой политбеседы подействует, капитан.

— Правильно, — поддержал Бондаренко.

— Видишь, и комиссар мой такого же мнения! — сказал Корж. — Ну, обрадовал ты нас, капитан! Спасибо! Ото всей души спасибо!

— Да меня-то за что благодарить? Это вам из Москвы

[49]

послали... Кстати, Василий Захарович, я пришел от Бати, чтоб узнать...

— Погоди, капитан! — сказал Корж. — Об этом после... Ты о Москве расскажи! О Москве!

Я рассказывал о Москве.

Корж и Бондаренко слушали жадно, ловили каждое слово.

Все интересовало их — и положение на фронтах, и новые назначения в армии, и быт москвичей, и планы развертывания партизанской войны.

— Замучили мы тебя вопросами, — сказал Василий Захарович. — Ну, ничего. Терпи! Веришь, со времен испанской войны в такие передряги не попадал. А там, в Испании, мы тоже, бывало, вновь приезжающих мучили, как тебя...

— А вы были в Испании?

— Довелось... Между прочим, ты никого из «испанцев» не знаешь, капитан?

— Откуда мне, Василий Захарович?..

— Жаль... — протянул Корж. — Я думал, общих знакомых найдем... Но, может,

слышал что-нибудь о некоторых товарищах?

Василий Захарович назвал несколько фамилий военачальников.

— Увы... — мне пришлось пожать плечами.

— Жаль, жаль... — повторил Корж. — Настоящие люди! Они бы разобрались в том, что тут делается...

— А что именно тут делается?

Корж взглянул испытующе:

— Вот что, капитан. Не знаю, кто тебя послал сюда, в тыл, но давай говорить начистоту. Задача сейчас одна — развертывать движение. Так?

— Так.

— А можно его развертывать без тесного взаимодействия отрядов?

— Полагаю, нельзя.

— Приятно слышать, — вступил в беседу Бондаренко.

А Корж пояснил:

— Часто не можем мы, партизаны, общий язык найти. Все сами по себе. А делу это вредит.

— В чем же выражается отчужденность?

— Во всем! Да вот хотя бы нас с Линьковым взять... Сейчас у Линькова есть связь с Москвой, а у нас нет. Ему

[50]

взрывчатку подбрасывают, а нам нет. Ему оружие дают, а нам не дают! А Батя ничем не делится!

— У Бати тоже не густо со взрывчаткой и оружием.

— Все же лучше, чем у нас!

— Возможно.

— Скажи, капитан, вместе с тобой взрывчатку сбросили?

— Да, сбросили.

— Неужели не поможете?!

Я решил забыть о наставлениях Григория Матвеевича.

— Думаю — поможем.

— Вот это другой разговор! Вот это — да! — воскликнул Корж.

Бондаренко улыбнулся:

— Если бы с самого начала так договаривались!

Собираясь на эту встречу, я мысленно составил целый план беседы. Разговор, как часто бывает, потек по непредвиденному руслу. Однако я не отказался от мысли узнать то, что интересовало в первую очередь.

— Скажите, товарищи, — начал я, улучив удобный момент. — Вот вы прожили здесь первую зиму. Продержались весну и лето. Очень трудно партизанить в здешних условиях?

— Партизанить, наверно, везде нелегко, — усмехнулся Корж. — Тут другой вопрос — как партизанить? По лесам отсиживаться или активные действия вести?

— Я имею в виду активные действия.

— Понимаем... Активные действия вести можно. Было бы оружие. И связь. Вот нам сейчас без оружия и связи тяжко.

— Дело только в этом?

— А ясно ж, в этом!.. Я так скажу, капитан. Самое трудное позади. Чего греха таить! Народ на скорую победу рассчитывал, а тут вон как повернулось... Стал фронт удаляться — кое-кто растерялся. Я не про сволочей. Сволочи — те просто радовались. А даже наши, хорошие люди — кое-кто растерялся. Тем более — известий от своих нет, фашисты наступают, трубят об окружении и уничтожении советских армий, о том, что вермахтовские генералы в бинокли за уличным движением в Москве наблюдают, что Ленинград блокирован и не нынче-завтра падет... Поживете у нас — наслышитесь еще о фашистских россказнях!.. А тут что? По ночам в избы свои бойцы и командиры стучатся: хлеба нет ли? Упрямо лесом на