Дар памяти
Шрифт:
Идеи, одна нелепее другой, приходят мне в голову каждые полчаса. Мысль об Империусе представляется самой действенной и простой по исполнению, но также и самой отвратительной. Даже то, что все это будет делаться ради блага Поттера (Мерлин – будущего Снейпа!), и то, что я, наверное, с удовольствием посмотрел бы на Поттера, подчиняющегося мне, не делает ее ни на йоту привлекательней. В конце концов, я решаю спровоцировать его на отработку - нет, на серию отработок, что надежнее, а там придумаю что-нибудь. Он наверняка порежется, измельчая ингредиенты: мое присутствие всегда действует ему на нервы. Надо только найти способ взять побольше крови, и все дела.
Утром, на завтраке, я весь в этих мыслях, и Альбусу приходится толкнуть меня под руку, обращая мое внимание на кружащую над столом большую пеструю сову. В записке почерком Фелиппе всего лишь одно слово: «Приходи». Опускаю лицо над тарелкой, чтобы волосы закрыли полыхнувшие щеки. Не знаю, что он этим хотел сказать: целую неделю мы едва ли говорили друг другу больше пары слов в день. Из той книги, которую он дал мне, Анабелла перевела лишь десятую часть. Быть может, его милость допустит меня сегодня к своим воспоминаниям? О другом, наверное, не стоит даже сметь думать. Я ведь, в первую очередь, Пожиратель и только потом человек. Эта мысль помогает прогнать румянец, и когда, после уроков, так и не назначив отработку Поттеру, я хватаю думоотвод и срываюсь в Милан, мной владеет скорее злость.
Но когда он открывает мне дверь и, отступая вглубь коридора, облегченно выдыхает, - я вдруг понимаю, что на самом деле он ждал меня и боялся, что я передумаю и не приду. И гнев уходит, оставляя надежду.
А потом меня срывает. Едва дверь захлопывается за моей спиной, я впечатываю его в стену и даже не целую, скорее, врываюсь в его рот. Перед глазами мутится, и я ничего не вижу, только чувствую языком его небо, его зубы, его язык. Его руки охватывают меня, ощупывают, стискивают, каким-то образом задирают тяжелое пальто, добираются до ягодиц и сжимают их, приподнимая меня. Сквозь мои брюки и его джинсы я чувствую его твердый член, моему – уже больно. Он сбрасывает мое пальто, расстегивает молнию. Я справляюсь с его ремнем, спускаю джинсы вместе с трусами, сажаю Фелиппе на стол в прихожей, окончательно освобождая его от одежды и избавляясь от собственных брюк.
Он разводит ноги, проводит между ними пальцами, приглашая, и я ошалеваю. Там все такое нежное, с розовой полоской тонко натянутой кожи над складками, окруженными редкими волосками, что кажется совсем не тронутым. Отчаянно цепляюсь стремительно безумеющим мозгом за мысль о том, что нужна смазка, но Фелиппе сам что-то шепчет, и в руку ему влетает баночка с любрикантом. Вырываю ее, открываю, зачерпываю всей горстью и ввожу скользкий палец в еле поддающееся отверстие, стараясь нащупать простату. Фелиппе выгибается с криком, от которого я почти готов кончить. Наверное, я умру, если сейчас, немедленно, не возьму его.
Он, кажется, думает так же, потому что, задыхаясь, перехватывает мою руку.
Нет! – говорит он с таким отчаянием в глазах, как будто я в этот момент могу отказать ему. – Хочу сразу тебя!
Наношу смазку на член и вхожу. Точнее, пытаюсь. Теснота такая, что, кажется, смерть пока не отменяется. Колени дрожат, и я, наверно, упал бы, если бы Фелиппе не обхватил меня ногами. В коридоре почти темно, свет падает откуда-то сверху, и я не вижу его лица. Нахожу на ощупь губами. Боже, так… так сладко! Он подается навстречу, и я притискиваю, насаживаю его на себя, и уже не сдерживаю стонов, слушая его крики…
Кофе, который он варит, действительно хорош. Как раз такой крепости,
Одетые только в брюки и рубашки, мы сидим в гостиной: Фелиппе - полулежа на диване, я - в кресле напротив, и медленно приходим в себя. Призвав какую-то вазу со всякой мелочью и порывшись в ней, он протягивает мне широкую малиновую резинку.
– Сделаем тебе хвост.
Терпеть не могу, когда кто-то пытается менять мою внешность. Собираюсь, было, возмутиться, но слова замирают в горле, когда он наклоняется и нежно прикасается к моим волосам, собирая их, трогая пальцами шею. Каждое его прикосновение отдается во всем теле пронзительным теплом. Мне хочется еще. Я знаю, чувствую, что ему тоже хочется, но он еще слишком слаб, страшно навредить ему. Приходится соглашаться на то, чтобы он дотрагивался до меня.
Может быть, поэтому, когда он говорит о том, что в следующий раз я должен взять с собой Ричарда, по сердцу словно кто-то скребет когтистой лапой. И вроде не очень острые когти, но… Вот и разница между ним и Альбусом (наверное, я везде обречен находить ее, вернее, сам себя обрек), – Альбус верит мне. И я знаю, что он действительно верит, а не просто так говорит. Иначе он бы просто не доверил мне себя. При воспоминании об Альбусе тварь не просто начинает скрести, а уже выколупывает целые кусочки. Поскорее меняю тему.
Я прочитал описание ритуала, - говорю. – Даже если состав зелий окажется выполнимым, шансы найти магов всех стихий минимальны. Я знаю человека, проявляющего воздух, возможно, смогу уговорить человека, проявляющего, как я подозреваю, огонь, сам я проявляю воду, но земля? Где взять землю?
Он улыбается:
– Разве ты не знаешь ни одного метаморфа?
Метаморфы проявляют землю?!
Уже теплее. Усмехаюсь, вспоминая ту неуклюжую девчонку-метаморфа, которая была влюблена в меня. С другой стороны, просить ее участвовать в таком ритуале?
Не парься, - говорит Фелиппе, залезая рукой под мой расстегнутый рукав рубашки. От его поглаживаний мурашки волнами разбегаются по груди, по животу. – Я проявляю землю, очень сильно проявляю, - говорит он, и, заглядывая мне в глаза, целует. Потом его рука отправляется в мои брюки, и следующие полчаса я уже не думаю ни о чем.
Вернуться в нормальное состояние на этот раз мне удается не скоро.
Как узнать, какую стихию проявляет тот человек? А если он вообще ее не проявляет? – спрашиваю я, когда мы, приведя себя в порядок, заправляемся второй порцией кофе.
Все мы проявляем стихию в детстве, - говорит Фелиппе, придвигаясь поближе, так, чтобы касаться своими коленями моих.
Но в детстве мы все проявляем разные. Я помню, что один раз проявил огонь… - Ага, обжег отца, когда он пытался меня выпороть. И, хотя мама была счастлива, это разозлило его так, что в тот момент я был согласен вообще никогда никакие магические способности не проявлять.
– А в другой раз землю.
– Сопротивлялся каким-то пацанам, которым понравилась идея попинать меня, и вдруг под ними асфальт треснул и стал проваливаться. – Сейчас я проявляю воду. У меня была подруга, которая в детстве летала и заставляла цветы распускаться: это воздух и земля, как я понимаю. Взрослой она стала очень сильной волшебницей, но стихийную магию не проявляла совершенно.