Дар памяти

Miauka77

Я чокнулся с ним, выдавив: «За нас». Глоток в меру сладкого вина оставил на языке терпкое послевкусие. Я отставил бокал и стал просто смотреть на Альбуса. Нервничал ли он, или эта ситуация была для него настолько привычной, что за его непроницаемостью скрывалась всего лишь скука?

Северус, я ничего не заставляю тебя делать, - заметил Дамблдор, вернув мне внимательный взгляд. – Ты можешь уйти отсюда в любую минуту.

И после никогда не вернуться, не так ли?

Он помолчал, а затем сказал осторожно:

– Полагаю, это те вещи, к которым никогда по-настоящему не будешь готовым, если только не любишь всем сердцем.

Любовь была слишком скользкой темой для

меня. Я прекрасно помнил, как моя мать «любила» отца, покорно подставляя голову и спину под удары его кулаков. Или – как Нарси извивалась у моих ног в истерике, объясняя, что без отворотного средства она сойдет с ума, потому что единственная мысль, которой она живет – бросить все, включая маленького сына, и аппарировать с Долоховым в Париж. С Долоховым, которому она, между нами, ни на кнат не сдалась, кроме как на пару ночей.

Альбус пристально посмотрел на меня. Что я мог ему сказать? Что он хотел от меня услышать? Говоря о любви, он, конечно, имел в виду нечто возвышенное, не дай Мерлин еще заговорит о самопожертвовании Лили…

Но он только повторил:

Ты можешь уйти, Северус. Я не буду считать тебя трусом и не изменю своего мнения о тебе.

И каково же оно, ваше мнение, которое вы не измените?

Ты его знаешь, - произнес он тихо.

Вы как-то сказали, что я вам противен, - заметил я осторожно.

Я сожалею о своих словах, - сказал он резко. – Ты слышал, что я думаю о тебе теперь.

«Мой храбрый, мой сильный и умный мальчик», - вспомнилось мне. Мог ли он так думать на самом деле? Было ли это сказано всего лишь, чтобы успокоить меня в той ситуации?.. От воспоминаний о поцелуях Альбуса, о его голом теле, прижимавшемся ко мне, кровь прилила к паху. Вся моя суть рванулась навстречу тому, кто был для меня больше кого-либо другого на свете. Усилием воли я удержал себя на стуле.

Секс, как и любовь, – это то, что можно использовать как во благо, так и в погибель, - произнес Дамблдор задумчиво, словно и не для меня говорил, а для себя. – Дурные люди во все времена использовали его для подчинения. Даже во времена самых первых волшебных школ в Древней Греции*, когда однополая любовь считалась естественной, а каждый мальчик-волшебник проходил инициацию со взрослым волшебником-учителем, многие из учеников затем, по выходе во взрослую жизнь, оказывались в униженном положении. Но, несмотря на все предрассудки, секс – это также то, что позволяет магу познать свою истинную природу, Северус. Чем свободнее твое тело, тем свободнее твоя магия. Чем больше ты стыдишься себя и своих желаний, тем хуже твоей магии внутри тебя. Мне нет нужды приводить тебе в пример тех, кто, подавляя свои желания, пытается освободить магию другими путями. Но эти пути ведут лишь к тому, что умерщвляет душу.

Я пытался понять его, я чувствовал, что в его словах было что-то, что я искал. Может быть, ответ на вопрос, почему я вообще пришел к Альбусу. Но смысл его речи был для меня темным лесом. Одно я знал теперь – я должен это почувствовать, должен проверить сам. И это мое знание не имело ничего общего с желаниями тела, но что-то – с той естественностью, с которой я лежал в объятиях Альбуса несколько дней назад. Как в классе перед началом урока, когда все предметы находятся на своих местах.

Я сделал еще глоток вина, и… мы оба встали. Как будто мое знание создавало связь между нами. Альбус кивнул мне, сделал шаг и взял меня за руку - я с готовностью протянул ее ему. Без слов он повел меня в спальню, которая находилась в дальнем конце гостиной. Я смутно осознавал, что вокруг все заполнено золотым и алым, но видел лишь высокую фигуру Дамблдора. Он был без мантии, в простой серой робе, на шее – толстая цепь гоблинского серебра, на пальцах – серебряные тяжелые перстни.

В прошлый раз я так и не увидел его обнаженным,

он обнимал меня со спины. На этот раз он начал раздеваться сразу же, аккуратно складывая драгоценности на комод. Под робой у него ничего не было, кроме маленьких белых носков. Альбус повернулся ко мне, и у меня перехватило дыхание от красоты его тела. Он не был старым. Я знал, что волшебники его уровня могут очень долго поддерживать состояние молодости, но то, что я увидел, лишило меня дара речи. Не зная истинный возраст Альбуса, я бы дал ему лет пятьдесят пять, не больше. Его мускулы не были особо развиты. Но гладкое белое худощавое тело словно светилось изнутри, напитанное магией. Даже обнаженный, Альбус казался воплощением силы и достоинства. Мне хотелось целовать каждый дюйм его тела, поклоняться ему. А в первую очередь взять в руки его крепкий длинный член с ярко-красной головкой и слизнуть прозрачную каплю с его кончика. Рот наполнился слюной.

Однако Альбус усадил меня на кровать, опустился передо мной на колени и стал расстегивать мой сюртук.

– Девять пуговиц – это слишком много, Северус, - шутливо сказал он.

Почему-то я знал, что не стоит пользоваться заклинаниями. Я не помогал ему, откинув голову назад и выгнувшись всем телом, вбирая в себя каждое случайное прикосновение Альбуса сквозь одежду. Тело отзывалось, и я прислушивался к нему, стараясь запомнить то, что оно говорит мне. Избавив меня от рубашки, Альбус провел ладонями по моей спине, по бокам, вызвав волны мурашек, побежавших по рукам и ногам. Я привстал, чтобы он мог стянуть с меня брюки и остался в одних трусах и носках.

Мысль, что на Альбусе только носки, дико возбуждала меня. Он сел рядом со мной, и, властно притянув мою голову, накрыл мои губы своими. Поцелуй не был подчиняющим, просто настойчивым. И одновременно нежным. Наши языки встретились, и стали играть друг с другом. На языке Альбуса еще остался вкус вина, но я чувствовал и его собственный вкус. И никак не мог напиться им. Я не знал других поцелуев, и то, что мы творили сейчас – казалось мне и умопомрачительным, и совершенным. Когда нам не хватило дыхания, и мы отстранились друг от друга, я увидел его глаза, подернутые поволокой.

Северус, - выговорил он, хватая ртом воздух. Одним именем он сказал мне так много. Я бы не повторил, что, но смысл, переданный мне Альбусом, дошел до самой сути меня. В эту минуту я знал, что пойду за ним на край света. Выполню его самый идиотский приказ. Все, что ни попросишь, я - твой.

Мы вернулись к поцелуям, одной рукой он сжимал меня так крепко, почти судорожно, как будто я мог сбежать, а вторая гуляла по моей спине. Я позволил себе прикоснуться к его волосам, сначала робко, но, видя, что ему нравится, зарылся в них пальцами, отстраняя и разделяя серебристые пряди. С губ Альбуса сорвался глухой стон. Это поощрило меня к дальнейшим действиям, и я сам не заметил, как перевел свои поцелуи в исследование его шеи, лизнул мочку уха, вновь спустился к шее и стал захватывать кожу на ней губами, куснул в плечо, вырвав стон еще более громкий. Когда я опустился на колени и сжал его член рукой, стоны стали уже непрерывными. Смазка оказалась на вкус приятной, солоноватой.

В те моменты я не думал ни о чем, просто действовал, но позже удивлялся своему инстинктивному умению сделать все правильно с первого раза. Сначала я лизал его багровую головку – никогда не думал, что это может быть столь возбуждающим, потом вобрал его в рот и с силой сомкнул губы, двигая ими вниз и вверх. Судорожные движения Альбуса, его рваное дыхание, рука, нажавшая на мой затылок – это я делаю с ним, я! – я бы кричал от восторга, если бы мой рот не был так занят. Я сосал с ожесточением, забыв про впивающийся в колени жесткий ворс ковра, про собственное, жаждавшее ласк, тело, про эрекцию, уже давно ставшую болезненной. Еще, еще, сильнее, быстрее…