Дар Прозерпины
Шрифт:
– Да никуда я не мечу, Иван Иванович, сначала надо спасти Потапова, а уж потом и разбираться, что к чему.
– Ну вот, у вас, людей, всегда так. Сначала делать, а потом думать. Ну что ж, давай дерзай. Только потом не пожалей и, если что, пеняй на себя. И помни, я предупреждал.
В это время шкаф поравнялся с едва живым Потаповым, который из последних сил протягивал из воды руки. Лев помог ему вскарабкаться на шкаф, отчего импровизированное суденышко почти скрылось под водой. Олег Петрович, энергично отплевываясь, бормотал какие-то слова благодарности, кажется, толком даже не поняв, что своим
Ненастье затихало. Ураганный ветер больше не сшибал с ног и не срывал крыши с домов. Струи воды, низвергающиеся с небес, как-то постепенно превратились в занудный моросящий дождик. Повсюду царила сырость, спасительный для горожан холм превратился в нагромождение грязи. Люди, нашедшие на нем пристанище, выглядели жалкими, изможденными, осунувшимися.
Шкаф, на котором восседали Иван Иванович, Фрумкин и Потапов, постепенно причалил к тому самому холму. Сойдя на берег, Иван Иванович торжественно провозгласил прибытие Предвестника. Народ, как водится, безмолвствовал. Кругом усталые, загнанные, хмурые взгляды, от которых никуда не деться, которые исподлобья следят за тобой, что бы ты ни сделал. Вместо приветствия кто-то из стоящих на берегу с размаху швырнул во Фрумкина грязью. Тот и не пытался увернуться. Он просто стоял, понурив голову, опустив глаза, совершенно покорившись судьбе.
– Проваливай отсюда, почетный гражданин, – выкрикнул кто-то.
– Все из-за тебя. Откуда ты такой взялся на нашу голову? Жили без тебя спокойно, так нет же, найдется идиот…
– Что стоишь, изверг, – прошамкала какая-то старуха, – чтоб ты сдох, проклятущий!
Вдруг среди неодобрительного шушуканья и гомона раздался голос, не разделяющий общее настроение. Тут же все смолкли и прислушались, обернувшись к говорившему.
– В конце концов, чем провинился этот человек? Да ничем. Воля каждого была прийти на почту, а потом на стадион… – Кто-то узнал в говорившем Кирилла Матвеевича, директора мелькомбината, и крикнул:
– Да побойтесь Бога, Кирилл Матвеевич, что вы говорите?
– Я-то прекрасно понимаю, что говорю! – парировал директор мелькомбината, но после этих слов на него обрушился поток гневных реплик подавляющего большинства собравшихся на холме. Чтобы унять людскую массу, снова потребовалось вмешательство Иванова-Пифона.
– Люди, люди, ну скажите, что плохого в поступке Фрумкина. Без него вы бы жили серой никчемной жизнью и не знали бы, что иногда за нее стоит побороться. Кроме того, вы сами захотели дождя после жары. Не так ли? Или кто-то запамятовал, и надо напомнить? Или кому-то надо преподать уроки искренности? Что ж, я могу, если надо. Прошу записываться. Плата умеренная, – съехидничал, как всегда, Иван Иванович.
– Спасибо, мы как-нибудь сами разберемся, – пробурчал кто-то из передних рядов.
– Лучше серая жизнь, чем такое, – крикнули откуда-то издалека, отвечая на первую часть фразы Иванова.
– Да чем вам «такое»-то не подходит? К чему, собственно, претензии? Хотели, чтобы было жарко, нате, пожалуйста! Захотели воды – получите! Чего еще изволите? – Иван Иванович мгновенно откуда-то извлек чистейшей белизны накрахмаленное полотенце, перекинул через руку и отвесил толпе собравшихся небольшой
Толпа поначалу не поняла, что это? Очередная мистификация? Кто-то шепнул: «Это провокация». Других же подмывало: «А, может, все-таки воспользоваться предложением и что-нибудь „заказать“?» Но и риск велик. Сначала из жары в воду, а что на этот раз? В толпе шушукались, но к единому мнению так и не пришли. Наконец нашелся кто-то неробкого десятка, но, вот незадача, опять из задних рядов, и гаркнул:
– Хотим, чтобы все было как раньше. Хотим, как прежде. Верните все назад!
– А на что ты готов ради этого? – спросил Иванов, лукаво подмигнув.
Храбрец сразу стих.
– А что нужно? – спросил кто-то другой.
– Поторгуемся? – оживился Иван Иванович. – Вот это уже другое дело, сразу бы так. Люблю конструктивный разговор. Итак, имею честь объявить аукцион. Кто чем готов пожертвовать ради того, чтобы стало «как прежде»? Последнее, сами понимаете, чисто условно, ибо два раза войти в одну и ту же реку простым смертным не представляется возможным. Но чтобы ни у кого из вас не возникло сомнений в том, что я вам предлагаю, оговорю условия. Все вернется на круги своя. Вы будете ходить на свою работу, разрушенные в ходе пожара и наводнения дома примут прежний облик. Умершие от тепловых ударов, утонувшие, сгоревшие, выражаясь общедоступным языком, воскреснут. В общем, все будет почти так же, как и до «этого». Вас устраивает?
Народ, наученный горьким опытом, внимательнейшим образом слушал Иванова, тщетно ища в его словах скрытый подвох. Несколько минут гражданам потребовалось, чтобы переварить сказанное, обстоятельно взвесить все за и против. Наконец какой-то детина изрек: «Вроде все нормально». Кто-то тут же продолжил: «Идет».
– Хорошо, если мой проект принят в первом чтении, а также во втором и в окончательном, прошу высказываться, кто что предлагает взамен? Сами знаете, какие сейчас времена, просто так ничего не бывает, кроме рождения котят и сыра в мышеловке. Да и то последний кем-то и для чего-то куплен и не просто так в мышеловку положен… Итак, приступим. Кто сказал: «Вроде все нормально»?
Молчание. Первые ряды стали оборачиваться назад, снова из конца в конец толпы и обратно пополз шепоток. Кто-то кого-то выпихивал вперед, тот, кого выпихивали, упирался. В общем, началось обычное в таких случаях брожение. Иван Иванович не стал долго ждать, попросту указал пальцем на выступавшего. Тот пулей вылетел из толпы на всеобщее обозрение, будто кто-то пнул его под зад, и бухнулся на колени перед Ивановым.
– Старший сержант Захватько, если не ошибаюсь? Где же ваше гражданское мужество? Сказали «А», говорите «Б»! Чем вы готовы пожертвовать ради того, чтобы все вернулось на круги своя?
Захватько поднялся, отряхнул грязь с колен, почесал в затылке.
– Неужели для вас это такая сложная проблема?
Захватько издал нечленораздельный звук.
– Хорошо, жизнь отдать за это готовы?
Захватько подобный вопрос не только озадачил, но и поверг в явное уныние… «Жизнь», – повторил медленно он.
– Я знаю, что у вас есть мать. Она сейчас с вами?
Милиционер отрицательно качнул головой.
– А где она, вы знаете?
Тем же жестом Захватько дал понять, что не знает.