Дар Прозерпины
Шрифт:
Мы же находимся в разнообразном по форме и содержанию мире, где полно как добродетелей, так и грехов. Греховны все, я еще не встречала безгрешных, но и добродетель, даже в тебя, трусливого букаша, заложена. И очень часто она берет верх. Правда, это, к сожалению, случается лишь тогда, когда ты бываешь в состоянии аффекта. Но этим страдаешь не только ты. Вообще, все вы, люди, подвержены искушению, даже праведники. И, наоборот, в любом праведнике, если покопаться, можно обнаружить червоточину.
Думаю, я ответила на твои вопросы. Так что я не всемогущая, как и мой хозяин. Ни он, ни я,
В конце концов, есть куда более важные фронты, чем ваш Город.
– Я понял! Поэтому-то они не приходят ни ко мне, ни Городу на помощь! Они покинули нас! – осенило Фрумкина, и он зашагал туда-сюда от возбуждения и озарившей его идеи.
– Наконец-то! Наконец-то я втолковала тебе то, что ты не мог понять на протяжении этих дней. Здесь и сейчас хозяйка я. Они покинули вас, ибо защищать некого, и они не очень-то спешат вас выручать, поскольку ни гениев, ни особых талантов этот город породить не смог. У меня же появилась прекрасная возможность посмотреть, что сейчас творится в этом мире, и оценить, кто на что способен.
– Скажи, а те, кто покинул нас, придут еще когда-нибудь в этот город?
– Вот это уже вопрос не ко мне. Им, конечно, известно, что здесь произошло. Весь Город погряз во лжи, стяжательстве, вероломстве! Надо же! Это при том, что в Городе десятки церквей, около пяти тысяч коммунистов, официально заявляющих о добродетели своей доктрины, не говоря уж об организации зеленых, Совете ветеранов, обществе скаутов и краеведов-любителей, которые тоже ставят своими целями вполне достойные вещи. В общем, я сама не знаю, нужна ли будет им такая паства, как жители вашего города, захотят ли они сюда вернуться и когда это может произойти.
– Ну а как же тогда без них?
– Вы обходились без них, обойдетесь и дальше, ничего страшного. В конце концов, за последние дни в мое правление не произошло ни одного убийства. Не считая, конечно, того, что жертва понесет наказание. Ни одной кражи, ни одного наезда на пешехода, хотя, когда меня здесь не было, кражи случались по нескольку раз в день. Одного-двух человек в неделю сбивали машины, каждый день с кем-то происходил несчастный случай, и, по статистике, как минимум одного человека раз в три дня жестоко избивали во время разбоя или грабежа. Самое парадоксальное – никто этого не замечал. Всем было наплевать. А сколько было пьяных драк, рукоприкладства, семейных ссор? Сосчитать не берусь.
– Почему так происходит?
– Очень просто, и мы, и они несут свой порядок.
– Что же будет, когда и вы нас покинете?
– Все вернется на круги своя, снова будут драки и убийства. Вы прекрасно обходитесь без нас. Впрочем, после преподанного урока появился какой-то шанс, что некоторые задумаются о том, что они творят каждый день, открывая глаза после ночного сна.
– Значит, ни они, ни вы больше сюда не придете? – Почтальон продолжал задавать наивные вопросы.
– Это сложный вопрос. Думаю, наши… Гм… так скажем… оппоненты даже после всего случившегося не поспешат сюда, хотя кто-то в церквях и храмах будет фальшиво взывать к ним о помощи. Забавно, но в это же время некоторые граждане, кто в лесу, кто на старой городской свалке, кто на кладбище, кто у себя в квартире, потихоньку, тайком, так же лицемерно, как и первые, будут просить вернуться обратно и нас. Впрочем, проблемы заблудшего стада должны волновать, прежде всего, само стадо. А пастуха надо еще заслужить!
– А вы? Вы когда-нибудь снова посетите этот город?
– Не знаю, – честно призналась Владычица, – мы здесь уже поработали. Не скрою, было интересно встретиться с некоторыми человеческими экземплярами, но как-то не хочется больше о вас руки марать. Настоящая сила ищет равного себе, интересно бывает, когда есть что доказывать. Сильным не интересны проблемы букашек. Вы уж сами теперь разбирайтесь, что к чему…
Фрумкин вдруг почувствовал невероятную усталость и уселся прямиком на аккуратно подстриженную травку футбольного поля. Им снова овладела полная апатия ко всему, в том числе и к дальнейшей своей судьбе.
– Подожди! Мы ведь не решили, что делать с тобой, Фрумкин?
– Вы же сказали, что я умру?
– Да, это уже решено. Я о другом: хочешь ли ты стать народным страдальцем или героем и погибнуть у всех на глазах? Тем более многие видели твои подвиги… Или хочешь сгинуть безвестно, растворившись в пустоте?
– А как мне будет не больно?
– Умирать всегда больно, это уж, извини, природа вещей.
– Тогда мне все равно. – Фрумкин махнул в отчаянии рукой.
– Ну, не скажи. Пока ты не умер, неясно, как ты жил. Правда, как я погляжу, ты должным образом не готов к смерти? Хотя теперь, вероятно, поздно говорить о стойкости.
– Я не хочу умирать, – произнес Фрумкин так, будто отказывался от добавки супа. Тревога последних дней сделала почтальона до некоторой степени безразличным к тому, что с ним происходит, и он воспринял смерть одним из нескольких вариантов развития ситуации, не самый лучший, но после того, что он перенес, и не самый худший. Главное, чего он боялся, – физических мук, пожизненного бремени славы, постоянной погони или нечеловеческих условий существования. Конечно, просто так взять и умереть он тоже не хотел, но, видимо, спорить с Черной принцессой было бесполезно.