Дарханы. Академия Четырех богов

Александрова Евгения

Мы свернули в более узкий переулок, где свет торговых рядов уже не так ярко отражался на камнях мостовой. Воздух здесь был насыщен ароматами сухих трав, древесной смолы и пряных масел — смесь терпких и сладких запахов, от которых кружилась голова. Лавка, к которой мы направлялись, утопала в тенях — одинокий светильник у входа раскачивался на ветру, бросая на стены дрожащие блики.

— Вот и она, — бросил Бьёрн, распахивая дверь.

Я шагнула внутрь, оглядываясь. Внутри было тесно, заставлено ящиками и мешками, а вдоль полок тянулись связки сушёных трав, подвешенных

под самым потолком. Дымчатый свет нескольких свечей придавал помещению таинственность — здесь можно было бы легко спрятаться от чужих глаз.

Бьёрн быстро рассказал, что для чего нужно, что ему следует помочь набрать и сложить в сумку для новый целебных снадобий. От меня не ускользнуло то, что многие травы были для остановки кровотечений и исцеления сложных воспалительных процессов.

Он быстро переговорил с владелицей — худенькой, скромной девушкой с огромными тёмными глазами, которая при звуке его голоса моментально напряглась и кивнула с почтением:

— Да, сентар. Держите, сентар.

Я помрачнела, несмотря на тепло и волнение от прогулки с дарханом. Казалось, в воздухе уже не в шутку разливается опасность и предчувствие каких-то нехороших перемен. Даже то, что Бьёрн взял меня в город стало казаться не уступкой, а способом показать что-то важное, что только грядёт.

Приезд генералов, скорый визит императора, эти слухи про Покровителя, тихий, точно ядовитая змея, таящийся в полумраке Сеттеръянга заговор… Когда мы вышли на улицу, я глубоко вздохнула.

Понятно, почему сюда не пускают гулять учащихся — город паломников несмотря на всю кажущуюся святость дышал корыстью, грехом и искушениями: за одними из дверей я заметила полураздетых девушек, что не утруждали себя манерами, раздавался громкий смех. Наверняка они тоже “поклоняются богам” — например, Ойгону, который покровительствует телесному здоровью и силе. И наверняка телесные удовольствия здесь тоже преподносятся как часть молитв?

И учитывая, с каким трепетом тут смотрят на всех одаренных, посланников Четырёх богов, несложно впасть в гордыню и поддаться страстям…

Я была не раз в порту, видела, как шумят матросы и как завлекают их смешливые и смазливые девицы, обещая неслыханное наслаждение в обмен на золото, но каждый раз меня оберегали от совсем откровенных зрелищ, и либо мама, либо брат заботились о моей скромности. О, они просто не знали, что я о многом услышала от старших подруг, от замужних приятельниц матери и даже кое-что от бабушки. И о сокровенной стороне близости между мужчиной и женщиной — от Нидейлы, в словах которой вместо опасной пошлости текло благословение богов и звенящая любовь от самих духов.

Мне скоро полагалось выйти замуж, и никто не делал из меня совсем уж трепетную лань. Кто же знал, что император потребует больше дарханов, а моя опасность вынудит орден забрать на обучение? Быть может, успей я выйти замуж за одного из одаренных, меня оставили бы в покое — жива, под надзором, способна родить новых магов — и достаточно.

Но теперь я здесь… И пока никакой речи о замужестве не идёт.

Я, должно быть, так тяжело вздохнула, что Бьёрн обратил внимание:

—

Дела закончились.

— Можем ещё пройтись? Завтра выходной, я не хочу ещё спать.

Он прищурился:

— Думал, утренняя тренировка с Кьестеном и купание в реке достаточно тебя утомили. Но кажется, принцесса, в тебе скрывается небывалая сила.

— У меня открылось второе дыхание, — мрачно ответила я.

Он кивнул, и мы пошли дальше по улице.

— Ты правда сказала Кьестену, что он тебя боится? — усмехнулся он, разглядывая меня так, будто видел впервые.

Я пожала плечами.

— Ну да… немного погорячилась.

— О, это точно, — развеселился Бьёрн и искренне рассмеялся. — Это слово тебе очень подходит, — мы продолжали говорить на энарийском, и я в какой-то момент подумала, будто это способ скрыть суть нашего разговора на ивварской земле.

Пусть здесь паломники из многих стран, но всё же какая-то доля таинственности добавлялась к тем словам, которые мы сейчас произносили.

— Он просил, чтобы я зажгла огонь, хоть прекрасно знает, что могло вспыхнуть всё сразу. И до этого нарочно разозлил так, что от моего контроля… мокрого камня не осталось! — Я подняла взгляд и встретилась с глазами Бьёрна на ходу. — Он нарочно сделал всё, чтобы я сорвалась. И унизил прилюдно, выставляя никчемной. Сказал, что девицам не место рядом с императором… и что мы способны только стирать белье.

— О, теперь я понимаю всю силу твоего гнева. Удивительно, что Кьестена не стащило волной твоей ярости прямо со скалы. Хм, кажется, твои успехи с контролем эмоций весьма… впечатляют!

Мы остановились в тихом месте…

Каменный парапет, окаймлявший набережную, здесь обвалился много лет назад, и камни осыпались в невысокий овраг, оставляя нам узкий выступ над обрывом. Скалы позади и сбоку нависали так, что мы были укрыты от чужих взглядов.

Мы двинулись вдоль осыпающегося парапета, стараясь не шуметь под редкими ветвями деревьев на склоне. Вечерний ветерок нежно гладил мои щеки, и я почувствовала, как его освежающая прохлада прогоняет утомление.

Наконец Бьёрн уселся на нагретые за день камни — на один из самых больших, и позвал сесть рядом с ним. Я отмахнулась было от ветра, рассыпавшего мои волосы, и поняла, что хочу остаться именно здесь — подальше от любопытных глаз, подальше от обязанностей и уроков. Хоть ненадолго.

И поймала себя на том, что мне нравится здесь. Даже в этом полуразрушенном состоянии, в вечной усталости от тренировок, в ожидании визита императора, среди слухов о заговорах и новых религиях… эта прогулка была как глоток свободы.

— Зачем Кьестен это делает?

— Мы должны понимать, с какой на самом деле силой имеем дело. Прежде, чем выстроить прежние границы, хорошо разрушить всё то, что не работает.

— Это жестоко…

Лёгкий ветер трепал края моей накидки и скользил по оголённой шее, принося с собой запах воды и чуть влажную прохладу.

— Это — ради вашей же безопасности. Особенно в твоём случае.

— Иногда я думаю… что, если моя магия — не дар богов?

— А что же? — Бьёрн приподнял брови.