Дарханы. Академия Четырех богов
Шрифт:
— Интересно, чему поклоняются последователи Покровителя? — бросила я задумчиво, когда мы уже выбрались из толпы на темную после сотен свечей улицу.
— Ты что-то знаешь о нём?
— Ну да, у меня есть уши, — пожала я плечами, намеренно делая голос равнодушным, как будто это вообще не имеет значения. — Уже слышала не раз, что в Аркетаре расцветает новая вера, которая, видимо, понравилась тем, у кого нет дара.
Мы шли по широкой улице, заполненной паломниками и приезжими, что стекались в Храм Четырёх богов, и я почувствовала, как Бьёрн чуть напрягся рядом,
— Почему тебя это удивляет? — бросила я, и теперь в моих словах тоже зазвенела настороженность. — У меня дома тоже верят в других богов, и даже все усилия императора не могут уничтожить то, что течёт у нас в крови.
Я хотела сказать это небрежно, но в воздухе осталось висеть что-то странное, что-то, чего я пока не могла определить.
Неужели Покровитель для него — не просто слух?
— Просто хочу, чтобы ты была осторожнее, — заговорил Бьёрн на энарийском, и я даже не сразу поняла, что изменилось в его голосе, а потом удивленно взглянула. На привычном мне языке его голос звучал чуть иначе, даже чуть-чуть забавно, а я уже забыла. — Это не та вера, которая нравится императору и правителям Ивварской империи. И она может принести большую беду.
— Твой энарийский забавный, — улыбнулась я, пытаясь согнать тревожное чувство из-за этого разговора. — Так говорили в столице Энарии, мы ездили с отцом, когда была коронация Теонира Ойгарда шесть лет назад. Было пышное торжество в честь нового короля Энарийского королевства, присяга Императору и Ивварской империи. Всё это должен был почтить своим визитом мой отец, потому что наши острова издавна были частью Энарии… а теперь мы все — часть Иввара, — хмыкнула я. — Город красивый, но мне не понравились морские переходы, ты, наверное, понимаешь почему. Ты когда-нибудь был в Аркетаре?
— Да, пару раз, — улыбнулся в ответ Бьёрн. — А ты в Ивваре?
Я отрицательно помотала головой.
— Думаю, там слишком холодно, мне бы не понравилось.
Город жил даже ночью, будто не желая уступать монастырю в поклонении Четырём. Узкие улицы тонко пахли благовониями, ладаном и горячим воском свечей, горящих в бронзовых фонарях, что рассыпались по торговым рядам, как звёзды в тёмном небе.
Я шла медленнее, чем следовало бы, ловя каждое движение, каждую тень, каждый блеск золотых и серебряных подвесок, украшавших прилавки. Продавцы, хоть и не зазывали громко, смотрели внимательно — к таким, как я, и к дарханам, к одарённым всегда относились с уважением и опаской.
Лавки, заполненные святыми вещицами и многочисленными каменными и мраморными статуэтками в честь стихии Сиркха, сияли в ночи, словно маленькие алтари на каждом углу.
Торговля шла бойко: слухи о скором визите императоров наполняли статуэтки и святые знаки особым смыслом, и продавцы обещали благословение богов каждому, кто купит товар и тем самым почтит священного императора — наместника бога на земле.
Где-то рядом старик в тёмном плаще вёл тихий разговор с торговцем, перебирая ожерелья с выгравированными символами Четырёх богов, где-то девушка прижимала к груди кулон с резной фигуркой
— Я тоже такой хочу, — увлеклась я яркими украшениями и застыла у лавки, где всё блестело и переливалось.
Продавец, чей большой живот говорил о чрезмерном почитании Ойгона и культа тела и вкусной еды, обратил внимание сначала на Бьёрна и его знак дархана на груди, а потом на золотые браслеты на моей руке и весьма выразительно их рассмотрел, и я смутилась. Кажется, даже один из них стоит больше, чем всё его яркое и сверкающее барахло на прилавке.
— Держите, госпожа, это подарок, — протянул он мне вдруг кулончик-амулет на коротком чёрном кожаном шнурке с огнём — символом Ойгона.
Амулет был простой, деревянный, но вырезан довольно искусно, а на обратной стороне проступал силуэт льва, второго символа младшего из Четырёх богов. Ещё тотемными животными Ойгона некоторые считают ящерицу — за гибкость и выживание в любых условиях, а в северных землях медведя за силу и мощную связь с землей.
— Я же говорю, львица, — прошептал мне на ухо Бьёрн с улыбкой, и слово львица на энарийском прозвучало очень горячо: “Ра'Кейа”. — Бери, раз подарок.
— Спасибо, — смутилась я, но отказываться не стала.
Как будто бы торговец откупался от нас за то, что мы — приближенные к богам и вере — можем развенчать его дело и высмеять поделки и амулеты, не имеющие настоящей силы, лишь изображающие её.
Мы отошли чуть дальше от лавки, уставленной фонарями, имитирующими магические светильники в монастыре — те светлись и мерцали, когда их подпитывали магией дарханы — а в этих просто горели обычные свечки. Бьёрн забрал амулет и, заставив повернуться к себе спиной, обхватил кожаным шнурком мою шею и застегнул застёжку.
Я не сопротивлялась, но сердце отчего-то ухнуло вниз, когда его пальцы коснулись моей шеи, чуть прохладные после вечернего воздуха.
Шнурок был шероховатым, немного грубым, но тёплым от его рук, а сам амулет повис под самым горлом, чуть ниже ключиц, и мне пришлось невольно вдохнуть глубже, чувствуя, как кожа под ним кажется особенно чувствительной.
Что-то в этом простом жесте было такое волнительное, что у меня перехватило дыхание. Тепло его пальцев на шее, близкое дыхание и снова чувство, что я готова отпустить контроль и довериться ему — потому что только Бьёрн может справиться с моим огнём.
— Пойдём, — мягко и негромко позвал он, и я повернулась к нему лицом.
Ра'Кейа. Львица.
В его голосе это слово звучало не просто как прозвище — как нечто большее, как признание, как игра, в которую я даже не заметила, как начала втягиваться.
Даже когда мы пошли дальше, я не смогла забыть тепло его пальцев на своей коже и глупо улыбнулась, заметив, как теперь, как у Бьёрна, на мне болтаются деревянные побрякушки. Не хватало только нескольких пар серёг в ушах и тонких жгутиков в волосах, чтобы полностью вписаться в его образ. Или татуировок, что скрываются под его рукавами… Интересно, какие они и что значат?