Дарт Вейдер ученик Дарта Сидиуса
Шрифт:
То самое, такое простое, такое человеческое: я люблю тебя. Спустись до моего уровня. Изменись. Я так люблю тебя.
И ведь спускаешься. И пытаешься меняться.
Ах, дряни…
Он встал. И тут же – повернулся мир. Зеркальной плоскостью. Отразил его самого. И в миге отражения что-то произошло. Что ослепительной вспышкой разорвалось у него в голове. И мир стал холодным и ясным. И таким простым.
Он споткнулся на шаге, застыл. Остановился посреди каюты. С удивлением взглянул на новый мир. На себя в этом мире.
Но… позвольте. И, кстати…
Он рассматривал
Но… это же очевидно. Какой же он дурак. А слона-то он… и не заметил.
Холодная улыбка медленно проявилась на его губах. Он снова шагнул, потом тряхнул головой, как очнувшись ото сна. Вернулся за маской и шлемом. Чёрные игрушки, которые скоро станут лишь игрушками. Он привычно закрепил их на голове и вышел из каюты. К императору.
Император.
– Поговорил с сыном? – спросил его Палпатин, разогнувшись от деки и стола.
– Угу, - ответил тот, разглядывая императора через линзы. – Это важно, но другое важней. Хочу, чтобы ты увидел, - лорд Вейдер поднял руки и неторопливо стал отстёгивать маску.
– Эй.
– Это безопасно, - сказал главком, продолжая процесс. – Я экспериментировал.
Палпатин долго смотрел на Вейдера.
– Ничего себе.
– Нравится?
– Почти пугает.
– Меня – уже нет. Меня не пугает то, чему я знаю причину. У меня достаточно сил, мастер. Нам надо разорвать нашу тесную связь. Отсоединиться.
Палпатин смотрел на Вейдера ещё минуты две. Потом кивнул.
– Именно отсоединиться. Всё слишком сложно, чтобы рвать.
– Пока есть время, давай проведём. Это важно.
– Верно. Сядь и расслабься.
– И получай удовольствие, - негромко хмыкнул главком. Впрочем, с лёгкостью подчинился дельному совету.
– И как ощущения? – спросил император.
– Гораздо более спокойные, нежели чем двадцать пять лет назад, когда ты навис надо мной хищной птицей и вынудил жить, - ухмыльнулся он. Аккуратно повёл плечами, поднёс руку к глазам. – Теперь осталось освободиться от дыхательного аппарата. Я, кстати, не жалею.
– О чём?
– Что всё-таки их прожил. Эти двадцать пять лет. Это был опыт… бесценный. Император. Я кое-что понял.
– Да? – спросил Палпатин. Спросил очень спокойно. Он тоже был занят. Тем, что просто дышал и прислушивался к себе. И к тому, что творилось вокруг.
– Да. Это знание осенило меня булыжником по голове. Так, что в глазах засверкало.
– Труден путь ослепительного света, - хмыкнул ситх.
– И не говори… Я одну вещь увидел. Странную. На уровне ощущения. Вселенную, полную любви…
– Извращенец.
– А знаешь – да, - спокойно кивнул Вейдер. – Всё заключается здесь – и здесь, - он хлопнул по голове и по груди. – Всё во мне, а не вовне, а я самый сильный…
Палпатин с любопытством посмотрел на него.
– М?
– То, что я тебе скажу – ты над этим посмеёшься.
– Удивительно шутливая атмосфера сложилась у нас за последние несколько лет.
– Ты ведь помнишь меня в девять?
– Конечно.
– Какие-нибудь признаки повышенной возбудимости и истерических всплесков эмоций?
–
– Какая-нибудь горячечная привязанность?
– Нет. Ты был на удивление уравновешенный и здравомыслящий ребёнок.
– Таким бы и остался. Не ребёнком – человеком. Но ты же знаешь мою способность идти насупротив. Добавь к этому естественное желание организма получить то, в чём он испытывает серьёзный недостаток. Я любил свою мать. Очень спокойно. Хоть крепко. Покровительствовал ей. Я достаточно легко для девяти лет уехал от неё. Потому что было нужно. Мы оба знали об этом. Маленькая влюблённость в маленькую королеву была вообще обычным выбросом детства. Мальчишеская влюблённость. А потом мне запрещали чувствовать в течение десяти лет, - он ухмыльнулся. – И тем сильней вытравляли чувства, чем сильней опасались. И помнили, что я поступил в Храм во вполне сознательном возрасте, с нормальным набором ощущений. Уже не обтешешь просто так, надо действовать всерьёз. Впрочем, особые психологические уловки не потребовались. Хочешь остаться в Храме и стать джедаем – должен быть таким и таким. А я хотел. Научиться. Ты лучше знаешь, сколько в этом бесстрастии было притворства, а сколько – уступки Храму. Но факт остаётся фактом: я был лишён обычных и примитивных чувств. Я вёл себя подобно бесстрастному идиоту. Я старался не ощущать… Ну и реакция была предсказуема. Меня сорвало. Дурацкая мальчишья любовь плеснула лавой. Что касается матери… смерть на Татуине обычное дело. Я бы её защитил. А не получилось – оплакал. Но башку б мне не сорвало. Мы спокойно относились к смерти. Но тут сошлось. То, что я не успел, что десять лет её не видел, что не позволял себе любить, что… А ведь я просто хотел быть старшим в семье, защищать и… - он улыбнулся, - ну да, получать признательность за это. Моё положение всегда – положение сильного. На вершине.
Палпатин кивнул.
– А вместо этого я получил труп и ощущение, что я, глупец, поставил не на ту карту. Там был сложный скрут эмоций. Сразу всех. Я позволил их себе. Тоже сразу. И меня прорвало. По всем направлениям, что очень неаппетитно. Я вцепился в Амидалу. У меня просто снесло голову. У меня там взорвалась любовь, - он засмеялся. – Мне нужно было чувствовать, гореть, и чтобы меня тоже омывало какое-то бешенное чувство… Компенсация за эмоциональное воздержание была чудовищной. Ты тоже попал в эту волну… мастер.
– Знаю.
Вейдер взглянул на него.
– А ты был прагматичен и спокоен. Доброжелателен и жёсток. Достаточно неплохо держал нас в рамках сотрудничества и нормальных отношений учителя и ученика. По крайней мере, так казалось. Почему?
– Ты не знаешь ответ или просто хочешь услышать?
– Знаю. Я сейчас вообще всё знаю.
– С абсолютным знанием тебя.
– Но это же просто. Любой серьёзный доверительный контакт впихивал тогда меня в намертво впаянную эмоциональную привязку. Связь. Не любовь, конечно, но… впрочем, кого я обманываю? Всё та же любовь. Нашёл учителя и отца. Вцепился. Знаешь, в чём дело? Я ведь не прощаю никого, кто использовал меня. И я не прощаю никого, от кого я эмоционально зависел. А от тебя я зависел. И отнюдь не только… физически. Что вообще-то тоже не простимо. Но… ты прожженная сволочь, старый ситх. Мне очень просто познакомится с тобой снова. Потому что… как бы тебе объяснить. Есть то, что рождается на свет. Что растёт, умнеет, усваивает знания о мире. Осознаёт свои способности. Что даже вполне неплохо делает профессиональную карьеру. Что обзаводится друзьями и семьёй. Использует форсу. Считает себя сильным. Но что не станет – личностью, пока… большинство так и остаются в ранге вещей. Некой сущностью, что однажды открывает глаза и осознаёт: а это ведь я. Настоящий. Впрочем, я поторопился. Это настоящее выковыривается долго. И исключительно что самим индивидом. Через собственное несовершенство и боль. Проходя последовательно весь спектр обычных чувств, ощущений, привязанностей, эмоций… дел. А я тормоз. Тормознулся на десять лет в Храме. Перестал соображать года на три на накале задушенных страстей. На этом же накале рухнул в лаву. Чуть не умер. И попал в зависимость на двадцать пять лет. Настоящую…