Дары инопланетных Богов

Кольцова Лариса

Нэя не могла произнести и слова от его наглости, мгновенной расторопности, с которой он умыкнул чужой подарок. — Отдайте, что не ваше, — потребовала она.

— Вам-то он зачем? А мне память. Я же сказал. Возможно, что и послание от той, кого я утратил.

— Кого это? Жрицу «Матери Воды»? — удивилась Нэя, не очень его понимая.

— Вы не верите в мистику жизни? Безделица для вас, для меня это доброе послание от той, кого я считал погибшей. И я рад, что она жива, если подарила вам это.

— Кто? Жрица Матери Воды? Можно подумать, ты видел их живьём, — хмыкнул Рудольф. — Где вот только?

— Разве не с вами рядом много

лет одна из них и обитает? А штучка сия вовсе не от жрицы Матери Воды, а от той, о ком госпожа всё поняла и сама. Вам-то всякая ерунда к чему? — повторил он, — для меня было передано.

— Для вас!? Разве вы знали ту, кто мне подарила браслет? Да и она не могла знать, что я вас увижу. Каким это образом?

— Она нет. А судьба — да. Очень отрадная весть пришла мне через вас. Мне ничего уже от неё не надо, как и ей от меня. Я просто рад, что она жива и здорова. Ведь здорова?

— Как и сказать…

Бледное лицо чрезмерно намалёванной Анит в чужих обносках, с её разящим и на расстоянии неблагополучием, вряд ли принадлежало здоровой женщине. Едва до Нэи стало кое-что доходить из его туманных речей, как Рудольф грубо прервал его, — Выкладывай, зачем пришёл и проваливай! А жрать садись от меня подальше, там и пускай свои слюни. Не видишь, я с дамой?

Ничуть не обидевшись, незваный нахлебник прекратил поедание десерта, но не сразу. Напоследок он принюхался к оставленному яству, явно не в силах его отодвинуть, с шумным вздохом сожаления вытер испачканные губы салфеткой, бросив её небрежно и умышленно в сторону Нэи. Рудольф это заметил и брезгливо сбросил салфетку на пол, отодвинув кончиком ноги подальше от себя. Тарелку с десертом он также брезгливо скинул ему на колени, — В стороне от нас и дожрёшь!

Человек, подобный тёмному бруску, хотя и великолепно одетый, ничего не сказав, вытащил крошечный предмет и отдал Рудольфу.

— Посмотрю у себя и решу, чего стоят эти твои данные, — сказал Рудольф неприязненно, но отчасти и спокойно, — принесла же тебя нелёгкая. Испортил весь ужин.

— Браслет отдайте! — повторно потребовала Нэя, — я лучше верну его той, кому он и принадлежит.

— Он часть моей памяти, и память эта принадлежит только мне. А ей такая память уже ни к чему. Я дал ей гораздо большее, чем эта побрякушка.

— И чем же вы её одарили? Разве что несчастьем…

— Я подарил ей свободу. Она была моей личной рабыней. Или она думает, что такая ловкая, раз сумела удрать от человека, от которого и паук не ускользнёт? Если это паук из его личного подвала.

— Проваливай, рабовладелец! — Рудольф исказился как от проглоченной и немыслимой кислятины, — совсем сдурел?!

Тот молчаливо встал, тарелка с недоеденным десертом свалилась на пол, но он не обратил на это внимания, как и на свои запачканные взбитым кремом штаны. Он ушёл, не прощаясь, оставив после себя, казалось, тёмное пятно как свою незримую страшную ауру, не успевшую за ним уйти следом.

— Кто он? — спросила озадаченно Нэя, — почему он рядом с тобой?

— Рядом? Когда это он был рядом?

— Тогда… — и она не стала договаривать, не желая портить вечер окончательно. Рудольф подозвал знаком обслугу, шныряющую то тут, то там, и велел убрать брошенную тарелку и остатки десерта на полу.

— Есть особый тип людей, — сказал он, — они всегда мусорят вокруг себя и мусорят в душах других людей. Даже уходя, они всегда оставляют свой грязный след. О ком он тебя расспрашивал?

Чью дрянь ты нацепила на свою руку? Тут же обитает полно больных людей. Помни это всегда. Какие ещё подарки и от каких таких подруг? — Рудольф вынул из кармана дезинфицирующую влажную салфетку в упаковке, вытащил и тщательно протёр запястье Нэи. Чтобы исправить положение, он вдруг решил развеселить её фокусами. Он засунул руку в глубину её корсета и вытянул оттуда браслет! Тот самый браслет с нежно-лиловыми переливчатыми камнями, выброшенный ею когда-то в дорожную пыль! Она узнала его сразу же. Или он был умышленно создан Рудольфом по образцу того утерянного. — Мой подарок намного лучше, — произнёс он, тая от удовольствия и закрепляя браслет на её запястье. Она поднесла руку к скудному свету, еле теплящемуся на ветке древовидной лианы. Камни мерцали двумя цветами одновременно, то зелёным, то нежно-розоватым. Это выглядело настолько восхитительно!

— Тогда я очень долго над ним возился, когда и делал его ради тебя. Да и теперь пришлось повозиться. Камни пришлось очищать от воздействия неблагоприятной среды. Ведь неизвестно, какие руки прикасались к ним. Теперь они реально новорожденные. Очень редкие самоцветы, уникальные. Найти такой самородок было редчайшей удачей. И когда я его обрабатывал, думал о тебе. Потому он и засверкал после обработки таким уникальным цветом. Он буквально впитал в себя твой образ. И ты уже не должна его терять.

— Как его имя? — спросила она.

— Разновидность хризоберилла. А как его называют тут, я не знаю.

— Какая необычная, переменчивая игра цвета у кристаллов, — произнесла она, — назову его рудольфит.

— Да ну, тупо же звучит, — не согласился он. — Как графит или нефрит.

— Тогда пусть он будет нэилит?

— В честь тебя? Отлично.

На самом деле Нэя подумала о Нэиле, но обрадовалась, что Рудольф подумал иначе. — Хо-хо, отлично! — повторила она.

— Давай без этих «Хо-хо» и прочих местных прибауток, — он поморщился.

— Ладно.

— Хочешь местного вина? Здесь дорогое и качественное. Тебе немного не будет вредно. Оно не крепкое, но оно раскрепощает. Вечером от него ты будешь любить меня особенно остро. Увидишь.

Нэе не хотелось вина, она никогда его и не пробовала, помня наставления бабушки и Тон-Ата, но хотелось прогнать тень, оставленную тёмным человеком. И хотя столь неожиданный подарок обрадовал сильно, браслет «Ягодной Булочки» было очень жаль, как и саму его обладательницу. Нэя мельком подумала о наивной юности маленькой несчастной танцовщицы, прибывшей в столицу за своей мечтой, а попавшей в жуткую паутину паука-рабовладельца. Лучше бы браслет остался у обедневшей Ифисы. Сердце защемило от запоздалой жалости и к ней тоже.

Наваждение как месть Матери-Воды

— Это не вино, а нечто вроде загадочного эликсира. В отличие от алкоголя он не оказывает разрушительного воздействия на барьеры печени и не отравляет кровь. Он только способствует активной выработке эндорфинов, проще радости и насыщенности ощущений, но опять же без разрушительных последствий для органических структур организма и без всякого пагубного привыкания, как алкоголь или наркотик. Я слышал местную легенду, что его рецептуру хранят жрецы бывшего и отринутого давно культа для своих тайных ритуалов, но кто-то спёр эту тайну, или же они сами её продали. Неизвестно.