Дары инопланетных Богов

Кольцова Лариса

Нэя сделала жест руками, давая понять Ифисе, что она может угощаться за их столом и прогонять её никто не собирается. Ифиса сразу осмелела, приосанилась с привычной уже самоуверенностью и продолжила, — Не знаю, рассказывала ли я тебе, но прежде на этом месте действительно росла «Роща счастья». И многие растения остались тут от былых времён, не считая тех, которые привезли из джунглей на границе Южной провинции и заключили под крышу и стены вместе с тем, что осталось от заповедного места, — она обращалась к Нэе, игнорируя Рудольфа, и протянула ей утерянную сумочку. — Ты оставила в мастерской Реги-Мона. Хорошо, что Анит успела выхватить её из цепких лапок одной девицы, вернувшейся туда, не знаю уж и зачем.

— Для того, чтобы стать счастьем Реги-Мона, — предположила Нэя.

— Вряд ли и получится. Он в последнее время что-то приуныл. Я тут хотела Анит к нему пристроить

для утоления его тоски, она это умеет. Прошла такую дрессуру! Никому такой не порекомендую, а для жизни её дальнейшей вполне может и сгодиться. Иллюзий насчёт мужчин не остаётся, и душа теперь закалена, если уж сразу не сдохла. Как и я в своё время. Конечно, меня обучали в роскошных павильонах отдыха для утончённых аристократов, но суть-то этой выучки та же самая…

Нэя открыла сумочку. Та была пуста. Ни диадемы с синими камушками, ни косметики, ни прочей женской дребедени. Кто взял? Как узнаешь? Анит? Или сама Ифиса? А Ифиса опять громко и вслух ушла в собственные воспоминания. Спросить о диадеме, означало её перебить и сильно обидеть.

— Помню, я была как выпотрошенная рыба на рынке. Я воняла горем, солёным от слёз. Я опустилась настолько, что ходила за бесплатной похлёбкой, что дают жрецы у Храмов Надмирного Света. Одетая в мятую и неопрятную тунику, я мерцала вышивкой из драгоценных камней, но того не понимала. И окружающие меня нищие тоже не понимали. Зато жрец сразу понял. Привёл меня к одному психиатру. Догадываешься, о ком я? Врач меня пожалел и восстановил мою порушенную психику. Я очнулась, встала на ноги. Стала тем, кем я и есть. А теперь я сама помогаю точно таким же, какой была когда-то, свалившись в бездонную яму душевного помрачения. Ты удивлена? А ты-то! Явилась благодетельница! Кому ты раздариваешь свои подарки, свои обильные угощения? Проверь, всё на месте? — был это хитрый трюк или она и не совалась в чужую сумочку, и сделать это мог кто-то другой. Нэя решила промолчать.

— А ты? Кому ты вывернула наружу то, что не тебе принадлежит? — набросилась в отместку Нэя, но благодарная Ифисе за сумочку, хотя и выпотрошенную. Искусственных камней у неё было достаточно, а такая сумочка одна, украшенная бабушкиной вышивкой. Нэя сама вшила аппликацию в дорогую вещь. Прощая, она обняла Ифису.

— Где же твоя роскошная диадема? — спросила Ифиса, разглядывая волосы Нэи. Нэя пожала плечами.

— А краску для волос кто тебе достаёт? Она ничуть не хуже, чем та, что я доставала для тебя.

Нэя возмущённо заелозила на месте, как будто для Рудольфа было не очевидно, что её волосы имели искусственный цвет. — У нас в ЦЭССЭИ замечательные торговые центры. Там всё от лучших поставщиков.

— Ты не разевай рот, когда приходишь в уже другие центры. Хотя бы и сегодня. Кто, спрашивается, украл твою диадему? Пока ты там изображала из себя богиню удачи, тебя и обокрали! И разве это только в среде творческой богемы так? Все пристойные профессии заняты ворами и проститутками, кругом одни бездари. Если думаешь на Анит, что она воровка, то я её защищать не буду. Пусть она и талант, а в такой не отмываемой грязи её извозили, в такие страдания окунули с головой, что душа могла и деформироваться. Тут я ни за что не ручаюсь. Она у Реги-Мона осталась. Тот тоже деформированный продукт страдальческой судьбы. Она как его увидела, так и обомлела, — «Хочу», — говорит, — «испытать радость с таким прекрасным человеком. Я его по старым фильмам помню. Я давно одна». Вот что значит прошлая обработка. Беды потоком на макушку льются, она даже лысеть начала от переживаний, неустроенность, а опять потянуло её к тому же смраду. Мне жалко, что ли, Реги-Мона? Я с нищими делить радости не приучена. Он не мой пиршественный стол. А эта необучаемая дура пусть и пирует. Пусть отведает. Пусть вместе теперь счастье ищут в захламлённых углах его мастерской, — без всякого перехода продолжила Ифиса тот самый разговор, который они вели и в мастерской Реги-Мона.

— Да ведь полюбила я её, приблудную. Стоило раз покормить, пригреть, а уже и боль за неё навалилась на сердце как за собственную дочь. Пришлось Анит помочь в оформлении личного жетона, а это очень трудно сделать. Да у меня всюду есть нужные знакомства. У неё талант уникальный, она умела танцевать, словно не имела в себе скелета, в узлы могла завязываться, да и вообще имела дар пантомимы к тому же. Ещё когда Гелия была жива, то настолько впечатлилась её пластичностью, что обещала свою поддержку и протекцию, да не успела. Но я точно знаю, что Гелия заплатила за неё вступительный взнос в Школу Искусств, а тут и свалилась с неба оплеуха Надмирного Света. Помню,

как полквартала разнесло вместе с телебашней, вся Паралея вздрогнула, а я рядом жила. С постели своей скатилась, и лучшая часть моей коллекции попадала с полочек и побилась. Очнулась вся в осколках, зелёных мелких от рассыпавшегося вдребезги окна, вся посечённая, в крови. Накануне обивку заказала для спальни, мастер настолько всё сделал прочно. Рисунок был — мечта. На облаках — дворец, а рядом девушка — мечта. В моём же доме не осталось ни окон, ни дверей, стены треснули, пришлось другое жилье искать. Но речь не обо мне. Об Анит, и ей, к сожалению, никто уже мечту не припас. Осталась её мечта в облаках. Где деньги Гелии? Где обещанное место? В Школу Искусств не взяли, никуда не взяли, выкинули на задворки, а потом и продали с аукциона, как гулящую, лишив всех прав. А она — цветок из джунглей, а не девушка была. Волосы как пламя, оранжевые с золотом, природные, лепка фигуры — божественная. И сама добрейшее, тончайшее существо. Но уж ясное дело после того, как вылезла она из зловонных подвальных стоков, потеряла и форму, и здоровье. Тоскливая, вся трясётся, глаза угасли. Ты же её видела. А была вся розовая и упругая, гибкая и блистательная. Глазки ласковые, когда она смотрела, то казалось, что гладит ими тебя по коже, так хорошо рядом с нею всякому находиться, общаться. Редкая женщина, и всю изжевали, едва не погубили, короче. Я помогла, само собой. Она скоро уедет в свою тихую далёкую глушь, там может и оклемается. Молодая ещё, силы восстановятся, а дар опять отшлифует, если не сопьётся, конечно. Вот кому надо помогать. Я люблю людям помогать, но не всем подряд. Я попрошаек не выношу. Достойный человек умрёт, а клянчить ничего не станет ни у кого. Это тебе на заметку. А то вытряхнула свою сумочку, а кому — тебе и всё равно! Чего Реги-Мону помогать? Не пропадёт он никогда. Уловила мой намёк?

— Зачем же ему бедная Анит? — отчего-то Нэю царапнуло известие о том, что якобы безнадёжно влюблённый Реги-Мон утешается теперь с завалявшейся «Ягодной булочкой».

— Да не нужна она ему! Он её в скором времени вытолкнет, да ещё и ускорения придаст, чтобы подальше отлетела. Ты забыла, кто такой Реги-Мон? Конечно, он мужчина красивый и ласковый. Сердцем наделён чувствительным, вкусом безупречным, только характер его — дрянь! Разве Анит такой человек нужен?

Наступило тягостное молчание, для которого у каждого имелся свой повод. Рудольф, ни слова не говоря, насуплено изучал собственный гарнир к рыбе. Ифиса не могла ни понимать, что чужая на их пиру, но из мстительного упрямства не уходила, прочно устроившись за их столом: мол, я к Нэе присоседилась, а не к тебе. И причина её мести скрывалась где-то в прошлом, в чём-то таком, чего не знала Нэя. И знать не хотела.

— Как я вошла сюда, в зарослях у входа тварь одну увидела, — первой нарушила молчание та, кто презирала нахлебников и прочих «незваных на пир», о чём и не уставала напоминать. — Пихал в глотку такой кусок, что на него и трех ртов мало будет, а он заглотнул и не подавился. Так вот, он танцовщицу Анит и переварил в своём чреве, а вытолкал из задницы, сама понимаешь что. Она ребёнка ему родила, а он своего родного ящерёнка запихнул как сироту в приёмную семью. Она думает найти, но я сказала — забудь! Другого ребёнка родишь от доброго парня. — Ифиса шумно вздохнула, — Хорошо, что есть на свете такие добрые люди, как мы с тобой, Нэюшка. Не раздавай деньги, кому попало. Мне давай, я всегда найду, кому помочь. А лучше себе храни на всякий такой-сякой случай.

— Вы точно не заблудились? — вежливо подал голос Рудольф, не глядя на Ифису и уплетая разноцветный салат из своей тарелки. — Мы-то точно не заказывали ужин на трёх персон. И горестные ваши новеллы не прибавляют аппетита, если честно.

— Чего ж кресло стоит? — Ифиса ничуть не смутилась.

— Ешь, ешь. Что ты, Руд! У нас же так много еды, — Нэя ласково погладила руку Ифисы, радуясь её появлению. — Вас не надо и знакомить, вы знакомы…

— Не помню, — отозвался Рудольф.

— И не надо, — также безразлично ответила Ифиса, — я тоже не обременяю свою память всякими там…

— Советую пошарить в зарослях на предмет обнаружения вашей «Матери Воды», пока её не нашли ловкие уборщики. Тебе-то я не закажу такого вина. Дорогое очень, да и кто я тебе? «Не знаю кто». А проявила бы вежливость, может быть, и заказал по старой дружбе.

— Какой ещё дружбы? Когда это у нас с тобой она и была? Да и не пала я ещё так низко, чтобы шарить чужие остатки чужого пиршества в зарослях, да на четвереньках как скотина какая.

Он уставился на неё, но без раздражения, она его явно развлекала. Так показалось Нэе.