Дары инопланетных Богов

Кольцова Лариса

Мозг автоматически отмечал пейзажи за окном. Иногда мелькали и руины, наследие былых военных конфликтов уже среди местных элит. Некоторые руины заросли буйной растительностью, давно забытые и ставшие свалками. Но кое-где кипела и активная деятельность. Борьба борьбой, а происходило и строительство, даже дети сажали деревья, девушки расчищали места для посадки примитивными ручными орудиями, толпы рабочих готовили места для строительных площадок. Многие деревья уже цвели. Эти самые, розовеющие в своих вершинах, из той породы, что цвело у его стены. Он улавливал их аромат. Хотя они не имели запаха. Это был аромат девушки. Он дотронулся до её колена будто случайно, неожиданно. Она отпихнула дерзкую чужую руку, но так и не взглянула на соседа.

Невозможно было поймать её взгляд.

Она смотрела в окно. Верхняя часть была открыта, дул сквозной ветер. Пушистые, русые ресницы трепетали как крылья бабочки, отбрасывая призрачную тень на её, несколько бледноватые, щёки, отстранённое лицо не казалось весёлым. Вся в целом она была худенькая, вернее, тонкокостная, но высокая, и плечики держала прямо, как будто кто усиленно тренировал её для выработки идеальной осанки. Волосы струились от ветра по лбу и щекам, и ничуть не мешали ей смотреть на пробегающие пейзажи. И смотреть было уже не на что. Тянулась пустая полустепь какая-то, или то были сельхозугодья, которые ещё предстояло засеять чем-то. Мелькали редкие селения с низкими длинными домами. Домов, правда, и видно не было, тянулись ограды, за которыми дома и прятались. Вдалеке фиолетово темнели леса. Тётка, сидящая напротив, таращилась бусинами тёмных глаз на Антона с изумлением, от которого не уставала. Она заметила его интерес к девушке и враждебно пихнула её ногу своей. Девушка с видимым безразличием не отрывала взгляда от окна. Потом тётка ушла, к облегчению Антона, место осталось пустым. Но ему было противно садиться на то место, где сидела злая потная женщина. И всё же он молниеносно встал и сел напротив незнакомки. Она делала вид, что её не интересует перемена его места. Он попробовал настроиться на неё. Что она чувствует? Смущение, нервозность, раздражение или интерес? Она не могла его не замечать. Кто бы напротив ни сел, пусть и старик, — человек инстинктивно изучает того, кто перед ним. Но он ничего не уловил. Будто в музее изучаешь шедевр, а он никак не реагирует на восхищение зрителя. Образ в красках и не более. Без плоти, без живых полей. Но она-то не была образом, не была миражом. Он вдруг понял, что она умеет защищаться от внешнего мира, экранироваться мысленно. Кто интересно обучил её технике психологической защиты? Она же его видела, что-то чувствовала. Но проникнуть в её внутреннее измерение он не мог. Она не давала ему этого сделать. Он даже вспотел от напряжения. И тогда она взглянула, наконец, на него. Ни робости, ни смятения не было в её глазах. Сине-зелёных, прозрачных. Взгляд был прям и тревожен. По виду он определил её возраст где-то около восемнадцати лет. Лицо округлое и не совсем оформившееся ещё. Нежный полудетский носик, припухлые губы. Но глаза слишком глубокие для простенькой девочки.

Антон как-то резко нагнулся ей навстречу. Губы пересохли. Он вспомнил свою лучезарную улыбку, которой очаровал Голубику, а потом Нэю, но улыбка где-то потерялась в прошлом, и у него такой уже не имелось в наличии. Губы словно заржавели, не подчинялись. Мужик, придвинувшийся на его место рядом с ней, заметно терся грязной штаниной о её голую ногу. Может, и не грязной, но не было никого рядом достойного даже сидеть рядом с такой девушкой, смотреть на неё… Выпад вперёд, нелепый и бессмысленный, оказался оправдан тем, что он отодвинул ногу мужика от неё подальше. Мужик покорно подчинился.

И тут девушка засмеялась. Наверное, именно так засмеялся бы тот цветок в подмосковной чаще, если бы он умел. Тихо, проникновенно, хрустально. Мужик обалдело смотрел на девушку, а потом заговорщически и как-то совсем по земному подмигнул Антону, мол, давай, парень, не робей! Резко встал и ушёл на выход, словно его сдуло усилившимся сквозняком. Они остались вдвоём. Скрестив ноги, она нервозно елозила ими по полу, но лицо оставалось спокойным.

— Мне выходить, — сказала она негромко, и Антон тоже встал. Они вышли на платформу вдвоём и, оказавшись за пределами гремучего поезда, провалились в нереальную тишину. Возникло головокружительное фантастическое ощущение, словно время сделало странный разворот вспять, и не было этих трёх лет на чужой планете, не было собственной смерти и собственного воскрешения из пепла, ни

повторного уже воскрешения в жутком подвале мертвецкой после омовения в волшебном инопланетном мелком океане, то ли привидевшегося, то ли бывшего где — то в другой реальности, куда перенёс его маленький загадочный колдун. Не было зелёного огня в Храме Надмирного Света. И Голубики тоже не было. Никогда и ничего.

Прибытие в Северную провинцию

Он стоял на продуваемой ветрами чужого мира платформе, глотая пыль, и был дурак дураком, как это было на берегу земного северного моря таким же ветреным предосенним днем. Наивный, бесстрашный и переполненный своей юностью до самых краев.

«Почему я не встретил её на Земле? Когда мечтал только о ней, а в той грустной женщине всего лишь уловил некую похожесть… Но, ведь её и не могло быть на Земле никогда. А шесть лет назад она была маленькая».

Сбежав с раскрошенных, растёртых множеством ног ступеней, девушка направилась дорогой через чахлый, недавно посаженный скверик. Она слегка ёжилась своей спиной под тонкой и явно не дешевой тканью, хотя и просто сшитой туники, чувствуя его неотступное шествие за собой. И вдруг остановилась.

— Эти деревья сажали мы, школьники. И тут. И везде в городе.

— Ты учишься в школе? — потрясённо спросил он. На Паралее за связь и разговоры с незнакомыми школьницами можно было попасть и в тюрьму. Несмотря на повальную распущенность в столице, законы были очень строги, особенно охраняли детей.

— Нет. Уже нет. У меня взрослый жетон. — Она зачем-то стала рыться в сумочке с бахромой.

— Да зачем мне?

— Но… — она топталась на месте, — вы же не думаете, что я маленькая? — Она стояла на месте и никуда не шла. Он поймал её ладонь, взял в свою.

— Пойдём?

— Вам куда?

— Мне? — он не знал, что ей сказать.

— Вы же столичный чиновник?

— Да, — соврал он радостно.

— Вы приехали по государственным делам?

— Да, — опять соврал он по-мальчишески. А кем он, собственно, и был?

Девушка уважительно взирала снизу вверх восхищёнными вроде, но в то же время и совершенно непонятными, глубокими глазами. Они были как бы и наивны, прозрачны, но словно и наивность, и явная детская бесхитростность были тончайшей игрой. Что-то было спрятано за их прозрачностью, за их доверчивостью. Будто кто-то и подглядывал за ним, но неуловимый, незримый, необъяснимо тревожащий. Он не мог читать её глаза. И стоял нелепым каким-то столбом, не зная, как себя вести и двигаться.

«А причём же тут Хор-Арх»? — вдруг вспомнил он и похолодел, словно забыл самого Знахаря где-то в багажном отделении, где он и хранится как вещевой контейнер, если никто не украл. Непонятное ощущение сродни страху во сне, когда нелепые события переживаются как реальные и разумные. «Причём был Знахарь? И где он там был? А я не дождался. Но возникла она».

Вчерашняя школьница из провинции, девушка со скалы, Знахарь, — связи между этими явлениями не было никакой. И ещё что-то томило, вылезало наружу. Её невозможные земные глаза для Паралеи, где жители были темноглазые все. И дочь Венда, живущая где-то в провинции, взрослая дочь, как говорил доктор Франк. От красивой женщины — «речной лилии». И сам Венд, зеленоглазый, жестоко причудливый любовник Нэи…

— Ты где живёшь? Я тебя провожу. А уж потом… — Они стояли в центре сквера. Колесо времени опять скрипуче вернулось на место. Почему-то заломило то место, куда когда-то и был всажен нож.

«Как у старика ноет старая рана. Но разве я старик? Я же совсем молод, а она уже не школьница. Что или кто может препятствовать нам»? — Антон дотронулся до её руки, подняв широкий и короткий рукав платья до плеча, провёл своей рукой по её предплечью. С точки зрения местной морали это была непростительная наглость. Вот так на улице трогать незнакомую девушку? Любая другая сочла бы себя оскорблённой, но она стояла смирно, покорно.

— Я живу на окраине. Здесь меня никто не знает, — словно прочитав его мысли, откликнулась на них девушка. Имени её он не знал. Какое имя у дочери Рудольфа? Никто не знал. Может, старый Франк и знал. Но он не любил говорить о Рудольфе.