Дары небес. Цена обещания

Шведова Анна

Альбатросу, милорду Ундрэ, принадлежала самая восточная часть границы, сходящая в море Дума. Это был довольно высокий полноватый человек с медлительными жестами и неторопливой речью. Он ни разу не повысил голос, ни разу не выказал гнева, его круглое лицо казалось полусонным, но Элиза не смогла бы определить, что он думает на самом деле. Она подозревала, что он далеко не так мягок и податлив, каким кажется на первый взгляд. У него были холодные рыбьи глаза, порой пустые и ничего не выражающие. Большей частью Альбатрос молчал, предпочитая слушать то, о чем говорят другие, наблюдал за происходящим и лишь изредка встревал. И его слушались.

Соседом Альбатроса за столом и по Гнезду был Ватгас, лорд Ястреб, полная его противоположность. Ватгас вполне оправдывал носимое им "птичье" имя. Невысокий, приземистый, кучерявый, чернявый, с выдающимся крючковатым носом,

Ястреб ходил быстро, говорил быстро и предпочитал рубить с плеча. Едва появившись во дворе Камнеломки, он стал распоряжаться как у себя дома - Элиза в этот момент как раз спускалась по галерее из своего садика и потому видела все своими глазами. Ястреб, до безобразия напомнивший ей коротышку-гусара из "Женитьбы Бальзаминова", громогласно подгонял слуг, что своих, что чужих; то просил воды, то требовал хозяина, то посылал за вином, то грозил немыслимыми карами тому, кто не побеспокоится о его лошади, или громко хохотал над собственными же шутками, поворачивался спиной к собеседнику и тут же забывал о нем. Самым примечательным в нем было то, что он во всем поддакивал Альбатросу.

– Нет, сейчас, - рубанул Орел. Рубанул буквально, его мощная рука пронеслась сверху вниз и упала на столешницу со свистом и грохотом, от которого присутствующие испуганно вздрогнули и замерли, а музыканты нестройно зафальшивили, - Я долго ждал. Я слал письма каждому из вас. Я предупреждал - Юг готовится наступать и собирает силы на западе. Вы молчали. Теперь я скажу в открытую. Если мы сейчас не объединимся, Юг сметет границу как ивовый плетень. Думаю, он готовит удар только в одном месте, но если он прорвется там - значит, прорвется везде. Я все сказал, а вы думайте.

– Что ж, и я скрывать не буду, - задумчиво произнес Ворон, - На западе и правда горячо стало. В панику бросаться не стану, но беспокоиться, считаю, нужно...

Милорд Ворон нравился Элизе. Красавчиком Малс Джеерт не был и на первый взгляд впечатления силы не производил. Ему было за сорок - большего Элиза сказать бы не могла; невысокий, сухощавый, однако плотного телосложения, с коротко остриженными седо-русыми волосами и худым лицом с правильными, но невыразительными чертами, лорд Ворон был человеком спокойным и сдержанным. Он не торопился действовать, не спешил говорить, однако и тугоумом далеко не казался. Поначалу Элиза приняла его за слугу, поскольку манеры и одежда его были скромны и просты, а до начала высокого собрания его ожерелье-ошейник было полускрыто шейным платком, однако очень скоро осознала свою ошибку - держался он с врожденной гордостью и властностью. Хоть и без особой надменности, отличавшей других. Открытым он не был, однако не чурался людей. Элизе понравилась его простота и некая основательность и она с удовольствием подружилась бы с этим человеком, но именно по отношению к ней он проявил несвойственную холодность: учтиво поклонился и отошел прежде, чем она успела завлечь его каким-нибудь вопросом. Она подумала, что реальная Элиза чем-то обидела его, или он был слишком предан своему другу - а то, что с Нейлом Раганом они друзья, сомнению не подлежало. Пожалуй, впервые Элиза заметила в "муже" по-настоящему теплые чувства к кому-то.

– В панику?
– рявкнул Барнасса, - Ты называешь это паникой, плоскарь?

Джеерт промолчал, но в лице переменился, в глазах его сверкнул огонь.

– Помилосердствуйте, милорды, - пробормотал последний из протекторов, Ибис, - Любое дело можно решить миром.

Ему бы Санча Пансу рядом - и вылитый дон Кихот из старого фильма, решила Элиза. Худой как жердь, костлявый, с редкими всклокоченными волосиками на голове и бородкой клинышком, милорд Кшарбон все больше молчал, а если к нему обращались несколько секунд всматривался в вопрошавшего, словно испытуя: "а достоин ли ты, отрок, чтобы говорить со мной"? Однако говорил он учтиво. Слуги робко обходили его стороной, вездесущие дети и подростки прятались, едва его взгляд перемещался в их сторону. Как подозревала Элиза, он был довольно безобидным стариком и наверняка не способным на интриги.

– Миром?
– еще больше взъярился Барнасса, - Какой мир может быть с Югом?

– Я не то хотел сказать...

– Да уймитесь же...

– Не место и не время...

Протекторы вдруг заговорили разом. Вот дерьмо, неожиданно выругалась Элиза, когда резкий приступ тошноты заставил ее опустить голову и часто задышать. Этого еще не хватало - чужая пища, чужое восприятие. Расстройство желудка, что ли? Она хлебнула вино из кубка, но от этого стало еще хуже. О том, что происходит за восьмиугольным столом,

она уже даже не задумывалась - все ее помыслы были в одном: как удержать внутри себя съеденное и выпитое. Уж чего-чего, а блевать на виду у почтенного собрания она не жаждала. Озабоченно кивнув нахмурившему брови Дагулу, Элиза встала и медленно пошла к выходу, нервно отмахиваясь от помощи прислуги и сосредоточившись только на том, как успеть донести содержимое желудка до любого сравнительно уединенного места. Но и выйдя за дверь, уединения она не нашла. За дверью толпились слуги и дворовые люди - кто в ожидании выхода господ, кто из чистого любопытства, всем ведь интересны прибывшие гости, что сделают, что скажут, как поведут себя. Нечасто столь именитые гости попирали каменный пол этого обычно пустующего огромного замка... Элиза шла, опустив голову, не сообразив, что о помощи можно просто попросить, потом бежала, натыкалась на людей - чужих, не своих, ибо свои поспешно расступались уже при ее приближении, схватила пустую супницу прямо из рук спешащей на кухню девицы, ломилась в закрытые двери... Один раз она попала в небольшую темную комнатку, но облегчение ее было преждевременным - посреди покоя стоял белый полированный каменный куб в пол-человеческого роста, а в дальней белой стене находилась ниша с полускрытой в ней статуей, кажется, женской. Какой - Элиза не стала выяснять. Особая атмосфера этого места заставила ее подозревать, что это некая молельня, но подтверждать свои догадки женщина не стала. Достаточно и того соображения, что для ее целей эта комната никак не годится.

Наконец ей повезло оказаться в небольшом закрытом дворике с галереей вдоль одной из стен. Посреди дворика бил небольшой фонтан из чаши на круглом постаменте, у дальней стены росли несколько цветущих розовых кустов. И все. На резных каменных скамейках никого не было, а в две двери в начале и конце галереи никто не ломился. От беготни Элизе, казалось, стало лучше, она даже с удовольствием понюхала восхитительно пахнущие розы. И подумала было, что паника ее беспочвенна, что желудок успокоился..., но резким приступом рвоты ее опять буквально вывернуло наизнанку...

– Элиза, вот ты где. Что случилось?

Дагул небрежно прикрыл за собой дверь, подошел ближе.

– Съела что-то не то.

Во дворике было жарко, однако в тени - сносно, камень и постоянно льющаяся вода дарили прохладу, но Элиза нервно обмахивалась, дурнота не совсем еще прошла, лицо было мокрое после умывания в фонтане. Она не обернулась, всем своим видом показывая, что не желает никого видеть, но Дагулу чужое разрешение и не нужно было. Он подсел сзади на каменную скамейку и прежде чем Элиза успела заговорить, схватил ее обеими руками за плечи и принялся жарко целовать в шею. Его руки ловко передвинулись на женскую грудь и принялись безжалостно мять ее. В первое мгновение женщина оцепенела, потом резко развернулась и оттолкнула мужчину от себя.

– А если кто-нибудь войдет?

– Элиза, любовь моя, когда ты стала такой осторожной?
– Дагул со смехом притянул ее к себе, развернул и нещадно впился ей в губы. Будто лошадь помяла, со злостью подумала Элиза. Неудачные поцелуи у нее были, но чтобы такой мерзкий... бр-р... губы как катком изъездили... а еще и бородой исколол...

– Хватит, - рявкнула она, с отвращением отталкивая Дагула, - пора подумать о делах.

Какие дела?! Хорошо бы окунуть мерзавца в фонтан, да он не кошка, за шкирку не донесешь... Еще и исцарапает... А ведь такие, как Дагул Ор-Ваилан, никогда не забывают оскорблений и когти у них всегда наготове... Почему он ассоциировался у нее с котом, причем котом с дурным, злобным и мстительным характером, она не стала задумываться - не до того было.

– О делах так о делах, - согласился "дядя", вальяжно откинулся назад и с холодным интересом оглядел женщину снизу вверх. Свет падал на мужчину как-то неудачно, подчеркивая и нити седины в волосах, и нездоровые темные мешки под глазами, и искривленные от постоянного недовольства и скрытой злости губы, и морщины, и попытки скрыть их. Богатый темно-красный цвет камзола старил его, серебристые кружева бросали на кожу серые тени. Но не в этом была проблема, не в возрасте. Элиза - не здешняя, а та, пришлая - и сама не была юной, потому матерый мужчина сорока лет страха в ней не вызывал. Нет, проблема была в другом. В том, что он явно считал Элизу своей добычей. Своей собственностью, своим капиталом, вложенным в дело. А вот эта сторона отношений той, что звалась сейчас Элизой, была хорошо известна. И она прекрасно знала, как трудно порой бывает разубедить мужчину в этом.