Даурия
Шрифт:
— Ну, моли Бога, что я тут пригодился, — сказал Семен.
Роман с благодарностью глядел на него и чувствовал, что к горлу подкатывается сухой комок.
Пятнадцать верст преследовала четвертая сотня чахарскую кавалерию. Больше ста человек было зарублено ими и столько же взято в плен.
Остыв от боевой горячки, вели казаки пленных по желтой степной дороге в станицу. Чахары угрюмо молчали и дико глядели тоскующими глазами. С минуты на минуту ожидали они, что казаки начнут их рубить. Оживились они только тогда, когда привели их в станицу и загнали в ограду школы, где уже сидели на пыльной зелени китайцы и жевали всухомятку розданный им хлеб.
Вечером Романа,
На станцию они приехали утром на следующий день. Первый, кто повстречался им в Хада-Булаке, был Федот Муратов. Он только что подъехал к зеленому вагону, в котором помещался штаб Лазо. Завидев посёльщиков, Федот закричал во всю глотку:
— Здорово, мунгаловцы!
Подъезжая к нему, Роман увидел, что два окна в вагоне раскрыты. В окнах была видна группа военных, склонившихся над столом. Услыхав голос Федота, один из них торопливо подошел к окну. Это был широкоплечий, с русой окладистой бородой и такими же русыми лохматыми бровями человек. Он пристально глядел на мунгаловцев и улыбался.
Федот подошел к Роману:
— Ну как, Улыбин, повоевали нынче?
— Чуть было меня один чахар на тот свет не отправил…
Человек, стоявший у окна, выбежал из вагона и кинулся прямо к Роману:
— Ты, что ли, Улыбин?
— Ну я… — недружелюбно протянул Роман и осекся: человек шел к нему с протянутыми руками и взволнованно говорил:
— Здравствуй, Роман, здравствуй, родимый!
Роман пригляделся к нему и прыгнул с коня. В человеке он узнал своего дядю Василия. Они обнялись, расцеловались. Потом Василий Андреевич, тяжело передохнув, сказал:
— Не гадал я, не чаял, что племянника здесь повстречаю… — И, оглядывая Романа, добавил: — Добрый казак вырос, добрый. А давно ли под стол бегал.
В окне показался другой человек. Он спросил у него:
— Ты это с кем встретился, Василий Андреевич?
— С родным племянником, товарищ Лазо… Много лет не виделись. Погляди, не казак, а прямо картинка, — дотронулся Василий Андреевич с легкой усмешкой до Романова чуба.
Видя смущение Романа, Лазо рассмеялся, показывая ровные, как ядра кедровых орехов, зубы, и в его юном лице было столько задорного, непринужденного и такого, казалось, знакомого, что Роман тоже радостно засмеялся и почувствовал в груди приятное тепло, точно хлебнул хорошей настойки.
Семен Забережный подъехал к окну и, вытянувшись на стременах, подал Лазо пакет.
— От командира Второго Аргунского.
Лазо разорвал конверт, торопливо пробежал бумажку и крикнул Василию Андреевичу:
— Ты послушай, Василий Андреевич, что аргунцы наделали. Они наголову разбили ключевскую группу противника. Молодцы, молодцы… — повторял в веселом возбуждении Лазо.
Выйдя из вагона, он сказал Василию Андреевичу:
— Ну, давай познакомь меня с твоим племянником, — и запросто протянул Роману загорелую, юношески крепкую руку.
Всю ночь Роман и Семен Забережный проговорили с Василием Андреевичем в штабном вагоне.
С этой встречи и началась по-настоящему затянувшаяся на годы боевая жизнь красного казака Романа Улыбина.
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
I
В июне 1918 года красногвардейские отряды гигантским полукольцом развернулись у маньчжурской границы. На крайнем правом фланге многоверстного фронта, где вал Чингисхана уходит из русских степей в монгольские, на курганах с пограничными маяками встали сторожевые пикеты Первого Аргунского полка. На востоке занимали
Преследуя баргутов полковника Казагранди, первыми вышли на границу восточнее Тавын-Тологоя партизанская бригада Вихрова-Петелина и Второй Аргунский полк. Они оказались далеко в тылу главных сил противника, удерживавших станции Шарасун и Мациевскую. Стоило им овладеть сопкой, как семеновской армии были бы отрезаны пути отступления за кордон. Чтобы предотвратить эту опасность, Семенов срочно усилил гарнизон Тавын-Тологоя последним своим резервом — двумя офицерскими ротами особого маньчжурского отряда и ротой переодетых в русскую форму японских солдат.
Не согласовав своих действий со штабом фронта, связь с которым была крайне затруднена, Вихров-Петелин и новый командир Второго Аргунского Филинов, выбранный вместо Балябина, который был назначен помощником Лазо, решили взять сопку внезапной ночной атакой. Горевшие нетерпением покончить с атаманом и разъехаться по домам, все бойцы на отрядных митингах дружно проголосовали за атаку, и командиры принялись мудрить над планом предстоящей операции, забившись от жары в пастушью землянку.
Вечером, едва померкла над степью заря, сотни аргунцев и петелинцев стали накапливаться во всех падях и лощинах на подступах к сопке. Запрещалось курить и громко разговаривать, на морды коней были надеты холщовые торбы, а бойцы повязали на руки белые повязки. Сотни двигались шагом. В росистых травах чуть слышно шелестел конский топот, поскрипывали седла, позвякивали стремена. Сосредоточенно и хмуро прислушивались люди к ночной тишине и все поглядывали на смутно видимые на фоне сумеречного неба черные вершины загадочно молчавшей сопки.
Четвертая сотня передвигалась среди песчаных отлогих увалов. Ехали по три человека в ряд, держа направление на самую высокую макушку Тавын-Тологоя, над которой переливчато горела зеленоватая звезда.
Роман Улыбин ехал в одном ряду с Семеном Забережным и Петькой Кустовым. Днем он видел, как засыпали с сопки шрапнелью каждого замеченного в степи человека, и теперь часто вздрагивал от тревожного внутреннего холодка и все боялся, что Семен и Петька заметят его состояние. Ему казалось, что только он один волнуется и робеет и что Семен поглядывает на него насмешливо и осуждающе, а Петька ухмыляется про себя. Но скоро он услышал свистящий шепот Семена, обращенный не к нему, а к Петьке:
— Ты чего трясешься, как припадочный?
— Да что-то холодно стало, — поежился Петька.
— Холодно. Скажи уж лучше, что душа в пятки ушла. Ехать с тобой рядом и то муторно. — Семен повернулся к Роману: — Ну, а ты как, Ромка, тоже дрожжами торгуешь?
— Нет, до этого не дошло, — сказал Роман и почувствовал себя веселее, но ненадолго.
Он поглядел на угрюмый Тавын-Тологой, на зеленый огонек звезды, такой приветливый и мирный, и у него засосало под ложечкой от мысли, что самое главное впереди. И так остро представились ему предстоящие ночью испытания, что у него на минуту перехватило дыхание и по спине точно прокатилась холодная льдинка.