Дай мне руку, тьма
Шрифт:
Под фотографиями сегодняшних жертв были расположены снимки под общим заголовком «Жертвы-1974». Среди них я увидел немного задиристое мальчишеское лицо Кола Моррисона, и хотя я не вспоминал о нем много лет, до той ночи в баре у Джерри, я вдруг вновь ощутил запах шампуня «Пина Колада», всегда исходящий от его волос, и вспомнил, как мы любили дразнить его за это.
— А был ли проведен сводный анализ жертв на общие факты?
— Да, — сказал Болтон.
— И что же?
— Двое, — сказал Болтон, — мать Кары Райдер и отец Джейсона Уоррена, выросли в Дорчестере.
— А другие?
— Кара
— Какие именно?
— Лабораторный анализ показал «Холстон для женщин».
— Да, лабораторный анализ, — сказал я, глядя на фотографии Джека Рауза, Стэна Тимпсона, Фредди Константине, Дайандры Уоррен, Дидры Райдер. И все парами. Один из настоящего, другой — двадцатилетней давности.
— И никакого намека на возможный мотив? — я посмотрел на Оскара, он отвел взгляд, затем взглянул на Девина, а тот, в свою очередь, на Болтона.
— Агент Болтон? — спросил я. — Так у вас что-нибудь есть?
— Мать Джейсона Уоррена, — сказал он в конце концов.
— А что с ней?
— Ее иногда привлекали как эксперта по психологии в уголовных процессах.
— Ну и?
— Она проводила, — сказал он, — психологическое обследование Хардимена во время процесса, что расстроило его защиту как невменяемого. Дайандра Уоррен, мистер Кензи, упрятала Алека Хардимена за решетку.
Мобильный командный пункт Болтона располагался в черном микроавтобусе с затемненными окнами. Когда мы вышли на Нью Садбэри-стрит, он, скучая, ждал нас.
Внутри него двое агентов, Эрдхем и Филдс, сидели возле черно-белой компьютерной станции, занимавшей весь правый борт. На столе лежал змеиный клубок кабеля, стояли два компьютера, два факса, два лазерных принтера. Над всем этим разместились в ряд шесть мониторов, а напротив них, по левому борту, аналогичный ряд точно таких же светящихся экранов. На самом краю рабочего стола возлежали приемные и записывающие устройства, двухкассетный видеоплейер, аудио- и видеокассеты, дискеты и компакт-диски.
К левому борту были привинчены небольшой столик и три «директорских» кресла. Когда машина влилась в уличное движение, я по инерции плюхнулся в одно из них, облокотившись на миниатюрный холодильник.
— Вы что, так ездите на пикники? — спросил я. Но Болтон проигнорировал меня.
— Агент Эрдхем, вы записали? — Эрдхем подал ему клочок бумаги, и Болтон сунул его во внутренний карман. Потом уселся рядом со мной.
— Вам предстоит встреча с Уорденом Лифом и главным психологом тюрьмы доктором Долквистом. Они расскажут вам о Хардимене, так как я мало что могу сообщить о нем, разве что предупредить, что он крепкий орешек и не стоит воспринимать его легкомысленно, каким бы приятным на вид он ни казался. Он подозревается в трех убийствах уже после суда, но никто из всей массы заключенных в этом охраняемом по максимуму загоне не выступит со свидетельскими показаниями. А там, между прочим, сидят убийцы-рецидивисты, поджигатели, серийные маньяки, и все они боятся Алека Хардимена. Понятно?
Я кивнул.
— Камера, в которой произойдет встреча, полностью видео- и радиофицирована. И мы будем получать
— Хардимен дал согласие на аудио- и видеозапись?
— Насчет видео ему ничего не известно. А вот аудио действительно нарушает его права.
— Так дал на него согласие?
Болтон покачал своей большой головой.
— Нет, не дал.
— Но вы собираетесь использовать его все равно.
— Да. Я не собираюсь представлять записи в суде. Они нужны мне, чтобы обращаться к ним иногда в процессе нашего расследования. Вас это смущает?
— Пожалуй, нет.
Когда мы огибали «Хаймаркет», поворачивая на шоссе-93, и машину снова тряхнуло, я откинулся на спинку и стал смотреть в окно, размышляя о том, как же меня угораздило так вляпаться.
Доктор Долквист был невысокого роста, но мощного телосложения, и старался не смотреть собеседнику в глаза, по крайней мере, мой взгляд он перехватил только на мгновенье перед тем как сосредоточиться на чем-то другом.
Уорден Лиф, наоборот, был высок, а его черная голова была выбрита так тщательно, что, казалось, излучала слабое свечение.
Мы с Долквистом остались на несколько минут в кабинете Лифа, пока он сам встречался с Болтоном, чтобы уточнить кое-какие детали, касающиеся наблюдения. Долквист рассматривал фотографию Лифа, на которой он был изображен с двумя друзьями, стоящими возле чистенькой хижины с марлинем в руках под знойным солнцем Флориды, я же молча ждал, стараясь побороть неловкость.
— Вы женаты, мистер Кензи? — Он все еще смотрел на фото.
— Разведен. Довольно давно.
— Дети?
— Нет. А у вас?
Он кивнул.
— Двое. Это помогает.
— Помогает в чем?
Он повел рукой вдоль стен.
— Находиться в этом месте. Приятно возвращаться домой к детям, к их чистому запаху. — Он взглянул на меня, затем куда-то вдаль.
— Не сомневаюсь, — сказал я.
— Ваша работа, — сказал он, — вынуждает вас касаться массы негативного, что есть в человечестве.
— Зависит от дела, — сказал я.
— Сколько вы уже занимаетесь сыском?
— Почти десять лет.
— Должно быть, начали очень молодым.
— Да.
— Считаете делом своей жизни? — Снова быстрый взгляд, скользнувший по моему лицу.
— Пока не уверен. А вы?
— Хочется верить, — сказал он, чрезвычайно медленно произнося слова. — Я на самом деле верю в это, — с тоской в голосе сказал он.
— Расскажите мне о Хардимене, — попросил я.
— Алек, — сказал он, — существо необъяснимое. У него было очень приличное воспитание, никаких историй по части обид и оскорблений в детстве, никаких травм в раннем возрасте и никаких признаков раннего заболевания психики. Насколько известно, он никогда не мучил животных, не проявлял патологических склонностей, и вообще его поведение не выходило за рамки нормы. В школе он был очень способным учеником и пользовался достаточно большой популярностью. И вот в один прекрасный день…