Дайте место гневу Божию (Грань)

Трускиновская Далия Мейеровна

– Ну, подержу, а как? Руками?

– Откуда я знаю! Может, и руками, упрешься в края и будешь их распихивать.

– Долго?

– Спроси чего полегче!

Фонарик подвернулся наконец под мои пальцы, я достала его и тут же услышала быстрые шаги.

Подбежал Нартов, выдернул из земли гладиус и тревожно обернулся.

– Валевский его держит. Ну, пошли, благословясь, что ли?

В левую руку я сунула ему фонарик.

– Никуда не уходи, – сказал Даниил. – Это важнее, чем кажется. Если в Грани есть дырка – то это большая опасность. Пока ты здесь – ты на себе держишь Грань. Ты собой закрываешь прорыв в Грани, понятно?

– Чего

уж тут непонятного…

Нартов сделал было шаг ко мне – ради прощального объятия, но даже не прикоснулся. И то – кто же обнимает женщину, имея в правой руке гладиус, а в левой – электрический фонарь?

Он только посмотрел. Душой он был уже не со мной, душой он был в бою, но губами, приоткрывшимся ртом, коротким вздохом – со мной! Незримый и бесплотный поцелуй повис между нами в воздухе, заняв собой немалое пространство и заставив Даниила резко отвернуться.

– Ну!.. – негромко воскликнул Даниил.

– Ага, – ответил Нартов.

Они одновременно, плечом к плечу и направив вперед мечи, шагнули на смутную Намтарову тропинку.

– Будь ты неладна! – воскликнул Даниил.

– Точно – поползла… – Нартов невольно отступил. – После сегодняшнего, что ли?

Острия мечей уперлись во что-то плотное, и возникли два продолговатых серых пятна. Они быстро разрастались и наконец соприкоснулись боками.

– Так это и есть Грань? – удивилась я.

– Сопротивляется, зараза! – Нартов, как всегда, внезапно разозлился, но на сей раз объектом злости был он сам. Выдернув из пятна гладиус, он замахнулся и рубанул сплеча.

– Есть! – завопил Даниил.

Они крошили Грань в капусту, и белые, медленно тающие кресты висели в воздухе, и сыпались наземь серые ошметки.

Образовалась немалая дыра, которую Нартов еще подрубил снизу, чтобы удобнее входить.

– С Богом! – Даниил ринулся туда первым.

Я заглянула – не беспросветный мрак был за Гранью, не пейзаж Дантова ада, а примерно такой же луг с травами, как и с нашей стороны, точно так же тропинка, едва намеченная, терялась в высоких зарослях. Зеркальное отражение – вот что это было такое. Однако ТАМ я не заметила березок. Я обернулась – с теми, что росли у белой скамьи, ничего не сделалось, но пейзаж с ночной рекой сморщился, словно был намалеван на плохо натянутой ткани и гулял от сквозняка.

– Ах ты!.. – воскликнула я, и не просто так: белые кресты гасли, а дыра съеживалась. Оставалось только одно – шагнуть в эту жуткую дыру и встать, словно оседлав Грань, правая нога – на ИХ стороне, левая – вроде бы на НАШЕЙ.

То, что разделяло нас, было не просто плотным – а еще имело объем. Я смогла прислониться к разорванной Грани, как прислонялась к высокому поручню в автобусе, зажав его между лопатками. Устроившись поудобнее, я наконец посмотрела вслед Нартову и Даниилу.

Я не увидела их – а только две тоненькие светлые полоски, два поднятых меча где-то вдали. потом и они исчезли.

Мужчины ушли, а я осталась.

Мне предстояло ожидание. И только оно.

Сперва я, подпирая спиной Грань, развлекалась тем, что вспоминала и негромко себе самой читала стихи. Потом даже запела. Вокал у меня таков, что только над каким-нибудь безлюдным Стиксом голосить. Но, с одной стороны, нужно же чем-то развлекаться, а с другой – здесь на редкость странные законы пространства, может, Нартов с Даниилом слушают меня, улыбаются и знают, что я – на месте и держу Грань?

Трава за спиной зашуршала. Я обернулась, готовая завопить. Даже не сразу поняла,

что тот, кто приближался, сопя, шел по НАШЕЙ тропинке. Потом явился силуэт – Луна светила мужчине в спину, и я сперва подумала было, что это Марчук, потом поняла ошибку – Марчук был высок, но отнюдь не толст, и никакого серебряного нимба отродясь не носил.

Через две секунды и с нимбом все было ясно – пришедший просто был лыс, а лысину обрамляли тонкие, нестриженые, дыбом торчащие волосы. Луна подшутила надо мной, припудрив их светящимся серебром.

– А где Золотов? – без всяких предисловий спросил этот грузный мужчина.

– Нет тут никакого Золотова, – с той же степенью любезности ответила я.

– Куда же он подевался?

– Понятия не имею.

Мужчина без спроса сел на белую скамейку. Он был в пиджаке, помнившем пятидесятые годы, в огромных деревенских резиновых сапогах, знавших дорогу и в свиной хлев, и на огород, и при этом в тренировочных штанах из плотного трикотажа.

– Он ничего мне не передавал?

– Я вообще впервые эту фамилию слышу.

– Странно. Он сказал – когда созреешь, приходи, заберу. Давно, правда, сказал. Я пришел – его нет! Что за катавасия?

Тут я даже хмыкать не стала. В его возрасте каждый сам отвечает за свои катавасии. Но он упорно не желал молчать.

– Мы так не договаривались, – на манер обиженного дитяти произнес он. – Я все бросил, козу к соседям отвел, и что же – возвращаться? Да никуда я не вернусь, буду вот сидеть и его ждать… Значит, не было его? Но это еще ничего не доказывает. Я сделаю ему посыл – должен словить и прийти. У меня до сих пор мощный посыл. Вот сейчас я его позову… позвал… Я за это время понял все, о чем он мне говорил, и это пошло мне на пользу. Все морковку сажали, как только почва оттаяла, а я – чуть ли не в июне. А как ковырнули гряды – что у меня, что у них одной величины! Я вот им еще сюрприз устрою – в заряженной воде семена буду проращивать.

Тетерев – поняла я, – тетерев покруче нашего Марчука!

И тут же – кто, когда и зачем толковал мне про морковкины семена?

Это было совсем недавно, совсем недавно… Что за огородник мне подвернулся, почему я терпеливо слушала эти ботанические рассуждения?

Наконец память проснулась. Это был Намтар. А рядом со мной сидел, выходит, Иванушка-дурачок.

До сих пор я представляла себе этого персонажа по красивой картинке из детской книжки. И уж никак не лысым мужчиной под пятьдесят, прирожденным тетеревом. Зло меня взяло – где же он, окаянный, раньше болтался?! Приди он чуть пораньше – и не возникло бы необходимости идти за Намтаром! Он бы сам все прекрасно рассказал, всю историю с установлением справедливости в отдельно взятом конфликте, даже не дожидаясь вопросов, а просто повинуясь течению собственной мысли, переходящей с темы на тему и просто обязанной в конце концов добраться и до этого загадочного дела.

Вот интересно, еще подумала я, как бы Нартов допрашивал тетерева? Ведь тетерев бубнит вовсе не то, о чем его спрашивают, а то, что он сам себе почему-то хочет сообщить вслух! Это была бы настоящая битва гигантов!

– Это не Золотов идет? – прислушавшись, спросил тетерев. – Нет, не Золотов. Тут кто-то водится. Ко мне на огород однажды медведица с медвежонком приходила. Утром смотрю – следы с пятками. Сперва не понял, потом вижу – ого! Когда ж этот гражданин с пятками себе педикюр в последний раз делал?! А потом мне сосед рассказал, что действительно их на опушке видели, медведицу с медвежонком.