Дайте место гневу Божию (Грань)
Шрифт:
Насквозь фальшивое «стихийное бедствие» не могло являться в таком облике ТУДА. Нартов был прав – за такое безобразие стыда не оберешься. Возможно, мне просто хотелось привести ее в человеческий вид. Если только не поздно.
Как-то я сцепилась спорить с фантастически тупым культуристом. Наверно, хотела измерить глубину его тупости, других целей и быть не могло – доводы рассудка на него заведомо не действовали. Если бы он хоть честно признался, что наращивание мышечной массы имеет коммерческий характер – призы на чемпионатах, рекламные съемки
– Послушай, – проникновенно сказала я. – Все ведь умрем! Вот явишься ты на суд к Господу Богу, он тебя спросит: Вован, что ты хорошего в жизни сделал? А ты ответишь: Господи, я десять сантиметров на бицепсе нарастил, было сорок шесть, стало пятьдесят шесть! Тебе стыдно не будет?
Вован уставился на меня разинув рот. Потом махнул рукой и ушел в полном убеждении, что дуры-бабы никогда ни черта не поймут в культуризме.
Вот ведь, оказывается, когда я начала для себя конструировать суд Божий…
А Ольга? Задумывалась ли она над этим? Что гнало ее во все авантюры? Что заставило надеть такую нелепую маску? А главное – было ли что-либо под маской?
– Отойди-ка в сторонку…
– Зачем?
– Я хочу ее раздеть. Совсем. И вот что… Надергай-ка травы! И посмотри – вода тут поблизости есть? Надо ее привести в порядок. А то действительно – предстать, как шут гороховый…
Но я не смерть странной женщины имела в виду. Я уже видела то, чего Нартов увидеть никак не мог.
Как у Гоголя Левко разглядел в стайке призрачно-белых утопленниц одну с черной сердцевиной, так я сейчас разглядела, что Ольга словно бы покрыта радужной, пузырящейся, липкой пленкой. Вся, целиком, и волосы – тоже. А внутри – что-то совсем иное…
Нартов принес несколько пучков травы, которую, конечно, выдрал прямо с корнем. Но земля была чиста и свята – по крайней мере, если сравнивать с пленкой. Я тем временем стянула с Ольги брюки примерно до колен. Свернув пучок вдвое, я провела по лицу – и за травой потянулись вязкие нити.
– Еще тащи!
Нартов только успевал бегать к яблоням за травой. Я отбрасывала использованные пучки – на четырех повисли клочьями мертвые патлы, еще на двух – лиловые и желтые тряпочки с лица.
– Еще, еще… – шептала я, растирая неживое тело. Но Нартов как встал рядом, так и не мог сдвинуться с места. Он смотрел на голову Ольги, так смотрел, что и я тоже взглянула.
Короткие, белые, пушистые волоски прямо на глазах чуть закурчавились, легли отчетливыми крошечными завитками. Лицо сорокалетней женщины, лишившись красок, обрело вечную молодость мрамора. Мраморными сделались шея и грудь. Безупречная белизна сияла нам, безупречная – но живая.
Ольга глубоко вздохнула.
– Погоди, – попросила я. – Еще совсем чуточку!.. А ты – катись отсюда…
Я раздела ее окончательно, я стерла последние остатки прежней Ольги, и легчайшее сияние над белым
Дыхание стало, как у спящего ребенка. Я замерла, наклонившись над ней и ожидая пробуждения. Но она не спешила, и я ощутила страх. Очевидно, я что-то сделала не так.
Но почему же никто не подсказал мне, как действовать, чтобы вышло «так»?
– Даниил! – позвала я. – Иди сюда. Она не хочет просыпаться, я не могу разбудить ее.
– А ты пробовала? – спросил Даниил.
– А как?
– Скажи ей: Ольга, встань!
– Это уже святотатство какое-то будет, – возразила я. – Только Христос мог говорить мертвым «встань», а мне не полагается. Я еще манией величия не страдаю.
– Иди сюда, Нартов, – позвал Даниил. – Вот нас тут сейчас трое, а что сказано? От Матфея, глава восемнадцатая, стих девятнадцатый?
– Понятия не имею, – честно ответил Нартов.
– Постарайся запомнить – пригодится. Сказано: «Истинно также говорю вам, что если двое из вас согласятся на земле просить о всяком деле, то, чего бы ни попросили, будет им от Отца Моего Небесного. Ибо, где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди них».
– И все равно ты неправ. Нужно Его попросить, чтобы Он сказал: встань, – сказала я.
– Или приказать Именем Иисусовым, – тут же возразил Даниил.
Пока мы препирались о форме приказания, Ольга, не открывая глаз, бесшумно села.
– Меня больше нет? – спросила она.
Я шарахнулась и села на пятки. Голос был жалобный и очень нерешительный.
– Открой глаза, милая, – посоветовал Даниил неожиданно мягко и ласково. – Открой глаза – и ты все поймешь.
– В меня стреляли.
– Да. Но ты все-таки открой глаза. Это не страшно.
Она послушалась. Она обвела взглядом прозрачно-серых глаз меня, Нартова, Даниила.
– Кто вы? Ангелы?
В голосе проснулось любопытство. Ну вот, сейчас начнет требовать съемочную группу, подумала я, ведь она уже сочиняет сногсшибательный сюжет об ангелах! Все-таки в иных людях профессия неистребима.
– Скорее уж ты – ангел, – ответил Даниил. – Встань.
И протянул к ней руки, потому что сама она не решалась.
С ее плеч свисали назад две белесые полосы то ли тумана, то ли ткани.
– Нет, я не могу быть ангелом, нет, куда мне? Я ведь даже ничего в жизни сделать не успела… – шептала Ольга. – Глупостями всякими занималась… Время зря тратила… Я ведь даже милостыню никогда не подавала!..
– Не нам судить, – сказал Нартов. – Даниил, это по твоему ведомству.
– Да я сам ничего не понимаю, – Даниил даже развел руками. – Наверно где-то когда-то она случайно сделала что-то такое, что ей теперь зачлось! Знаешь что, милая? Вот тропинка, иди по ней. Кого-нибудь да встретишь. И тебе объяснят, что все это значит.