Де Рибас
Шрифт:
— Хоронить бригадира Рибопьера.
«Выходит, взбалмошная искательница приключений полюбила адъютанта князя?» — подумал Рибас, а Марк Иванович сказал:
— Собралась и отправилась в монастырь.
— Как?
— Под Кишинев.
— Постриглась?
— Этого не знаю.
Катрин и монастырь? Воистину, волю божью, чьи начертания неисповедимы в человеке, не угадать никогда.
Потемкин был в Бендерах. Рибас отправился в его канцелярию и застал Базиля Попова больным и в сборах. Он с трудом дышал, отдавая приказания.
— Удушья замучили, Осип Михайлович. Уезжаю следом
Рибас узнал, что размолвка с Суворовым привела к тому, что Потемкин оставил свою армию не на Суворова, а на князя Репнина.
— Поздравляю вас, — Базиль обнял Рибаса.
— Значит, известия о золотых шпагах мне, Ланжерону и Ришелье верны?
— Вам еще и орден Святого Георгия второй степени!
В декабре императрица писала Потемкину: «Со всеми, от Бога данными успехами, тебя поздравляю; флаги мною отосланы к церемонии в крепость; для генерал-майора Рибаса на первый случай посылаю крест второй степени Святого Георгия, который он завоевал по справедливости, а потом оставляю тебе его и далее награждать по усмотрению».
Возбужденный и обрадованный генерал получил почту и здесь же в канцелярии у окна вскрывал ее. Суворов из Галаца писал: «Ваше превосходительство! Эммануэль и я целуем Ваши руки, но скоро ли Вас обнимем? Серет замерз, стало спокойнее… Наш друг Кутузов не знает равных в трудолюбии и неустанно печется о порядке… Вы же после своих подвигов поразмыслите: не прогуляться ли Вам к Варне и не атаковать ли Вашим друзьям Шумлу…»
Жена Настя чередовала поздравления с известиями о заболевании императрицы подагрой, которую та лечила малагой с перцем. Самодержица считала, что подагра перешла в желудок и внутренности, и без стакана малаги ее мучили адовы боли. Андре оставил записку, что уезжает с князем в Бендеры и ждет дальнейших распоряжений Потемкина о своей судьбе. От Виктора Сулина писем не оказалось.
Вечером Марк Портарий принимал гостей Рибаса. Дюк Ришелье был печален, прихрамывал, отказывался ходить с тростью и, как выразился де Линь, был смертельно ранен молчаливостью.
— Я буду переводить вам молчание измаильского героя, — объявил де Линь. — Сейчас он хочет сказать, что военная карьера после того, что он увидел под Измаилом, кончена навсегда. Его предок кардинал Ришелье аплодирует и благословляет из могилы решение потомка. Но из другой могилы дед-маршал грозит пальцем и взывает к Марсу!
— Оставайтесь, господа! — увещевал отъезжающих граф Ланжерон. — Еще есть много российских наград, достойных ваших шпаг.
— У меня в Париже болен отец, — отвечал Ришелье.
— К тому же ты так давно не видел красавицу-жену, что онемел от предстоящей встречи с ней, — смеялся де Линь.
Ирония принца была зла. Ришелье хмурился. Все знали, что его женили в юные годы по сговору на Розалии Рошешуар, которая оказалась на редкость уродлива и, поговаривали, горбата.
Марк Портарий положил перед генералом исписанные листки.
— Что это?
— Анонимная повесть, — ответил Марк Иванович.
Повесть была написана по-русски, и генерал переводил ее офицерам. Повесть представляла собой памфлет о войнах с Турцией при Минихе, графе Румянцеве и Потемкине. Автор во сие переносился в царство
Автор памфлета не щадил ни самого Потемкина, ни его генералов. Рибас' был и тем доволен, что его имя в памфлете не упоминалось.
Де Линь и дюк Ришелье уехали в Вену. Андре со штабом Потемкина отправился в Петербург. Уехал Базиль. И Суворов поскакал в столицу империи, где был холодно принят Екатериной — маховик нашептываний работал исправно, и покорителя Измаила отправили к шведской границе строить укрепления.
Гребной флот Рибаса починялся, вооружался, и весной и летом 1791 года было много жарких дел в походах за Дунай, под Мачиным и Браиловым. Рибаса беспокоило крайнее ожесточение Эммануила. Полковник брал знамена, но не брал пленных. Раны его порой давали о себе знать. Он жаловался брату на сердечные боли, тревогу и беспокойство.
Потемкин давал в Петербурге фантастические балы, а под Мачиным на правой стороне Дуная, в ноле, где очистили пятачок от трупов, состоялась церемония — князь Репнин принимал парламентеров турецкого визиря. Четыре условия предварительного прелиминарного перемирия составляли: вознаграждение за убытки, гарантии спокойствия в Молдавии, граница по Днестру и подтверждение всех прежних договоров. Визирь Юсуф-паша их подписал.
Но ревность Потемкина к чужим победам привела к тому, что он вернулся на Дунай и затеял наново канитель переговоров. В Яссах Рибас жил во дворце князя, но к Марку Портарию не преминул заглянуть и был принят радушно. Отведал и пуй ку фасоле — цыпленка с фасолью, и свинину с мамалыгой. За столом присутствовал молдавский боярин Скарлат Стурдза. Он наливал генералу вино, не скрывая тревоги спрашивал:
— Скоро ли замирение с турками будет?
— Пиастры они не хотят платить, — отвечал генерал.
— А что же с Молдавией? Опять мы под турками окажемся?
— Спросите у Марка Ивановича, — кивал генерал на хозяина. — Он всегда все наперед знает.
— В ноги светлейшему упадем, — говорил Скарлат, — и не встанем, пока не умолим его не оставлять нас.
В это время к удивлению генерала в комнату вошел Андре.
— Эммануила привезли, — сказал брат.
— Привезли? Что с ним?
— Очень плох.
С этой секунды тревога и печаль простерли свои тусклые крылья над ясскими днями Рибаса. Эммануила поместили в покоях Марка Портария, он был немощен, страдал ранами, полученными под Измаилом. Рибас пригласил гофлекаря Потемкина Тимана, и тот, осмотрев брата, спросил у него:
— Когда ваша свадьба?
— Свадьба? — удивился больной.
— В России есть поговорка: до свадьбы заживет.
Но выйдя от Эммануила, он взглянул в глаза Рибаса, покачал головой и сказал: