Де Рибас
Шрифт:
— Его женили на такой красавице, что он с тех пор ее не видел, — сказал де Линь.
— Принц! — воскликнул Ришелье и опустил глаза-маслины.
— Вас не было в Вене в восемьдесят втором? — спросил Рибас.
— Император Иосиф познакомил меня в том году с принцем де Линем.
И тут генерал вспомнил:
— Мой бог, я обедал с вами у Кауница! Но у вас тогда был другой титул.
— Да. Мой титул был граф Шинон.
— Конечно же! — Рибас повернулся к де Линю. — Разве вы не помните тот обед?
— Генерал, — ответил
Генерал остался доволен тем, что вспомнил ту, первую встречу в Вене, когда он ездил по Европе по следам наследника Павла. А дюк рассказывал, что после событий в Париже он уехал в бездействовавший полк Эстергази близ Седана, оттуда написал Екатерине II о зачислении в российскую службу, но, не дождавшись ответа, отправился в Вену.
— Господа, — сказал Рибас, — мы здесь почти ничего не знаем, что происходит во Франции?
— Двумя словами не ответишь, — пожал плечами Ланжерон. — Но я попробую. На политическую арену выступила новая сила — Третье сословие. И все дело в том, что у короля нет золота, а у третьего сословия оно есть, чтобы рассчитаться с национальными долгами. Это сословие и взялось командовать. Но так как своего золота ему жаль, оно стало грабить аристократов и духовенство! Наше имущество продается с молотка. Народ… раньше платил оброк нам, а теперь — налоги третьему сословию. Нас они разорили, народ обманули. Но это не продлится долго, король собирает силы.
— Простите, — сказал Рибас, — не сомневаюсь, что вы за короля. Тогда, почему же вы здесь?
Дюк Ришелье впервые прямо и внимательно посмотрел на генерала. Ланжерон развел руками:
— Будем считать, что это всего лишь эпизод из нашей жизни.
— Впрочем, мне опытные офицеры нужны, — сказал генерал. — Но я вас предупреждаю: легкого приключения не получится. Дело будет кровавым.
В палатку вошел флигель-адъютант Екатерины Валериан Зубов — брат теперешнего фаворита императрицы.
— Господа, был новый парламентер от турок. Опять просил отсрочки. Суворов ответил ему: «Поздно».
— И нам пора к флоту, — кивнул Рибас. — Собирайтесь. Вечером отправимся.
Головатый дал генералу лодку, и французские офицеры, де Линь и Зубов, изъявившие желание наступать со стороны Дуная, в темноте проскользнули по реке к мысу Чатала, ступили на палубу бригантины, где в каюте их ждал ужин, грог, трубки и несколько нераспечатанных колод лейпцигских карт. Отужинав, Рибас играть не остался — предстоял трудный день.
Десятого с восходом низкого мутного солнца началась пальба из всех осадных орудий с суши и из пятисот шестидесяти семи орудий всех калибров гребного флота. Канонада продолжалась весь день. Крепость отвечала. Стоявшая рядом с флагманом бригантина «Константин» взлетела обломками в небо — погибли капитаны Нелидов и Скоробогатов и шестьдесят нижних чинов. Восторженное настроение вмиг слетело с европейских офицеров.
В три пополуночи с первой
Вторую ракету в получасе шестого генерал оставил без внимания — это был сигнал для сухопутных колонн начать движение, а флотилии еще не пришла пора — берег рядом. Суда начали движение в шесть и в получасе седьмого, когда в крепости загрохотали пушки, начали высаживать десант. И сразу же в лоб десанту ударили турецкие береговые батареи. В свете от загоревшихся лодок генерал с кирлангича увидел де Линя и дюка Ришелье, бегущих со шпагами и пистолетами в руках вместе с ротой гренадер. Картечь флота пронеслась над их головами, выбивая турецкие орудийные расчеты. Справа раздалось громогласное «А-а-а!» — там высаживапольский полк и кричал на замешкавшихся.
Десант генерала Арсеньева, как и было условлено, на берегу разделился на четыре части. Арсеньев с перевязанным после недавней болезни горлом, вел колонну на батареи. Над крепостью встал хор визгливых, отчаянных, смертных криков, а пушечная пальба расстреливала этот хор и никак не могла покончить с ним — в шестьдесят тысяч глоток вопил этот невиданный орган кровавой битвы.
Кирлангич ткнулся носом в топкий берег, Рибас и дежурные офицеры обнажили шпаги, побежали к батареям, откуда из ложемента выскочил граф Ланжерон — вал турецкой пехоты рухнул на штыки гренадер, накрыл их, заметался, расползался… Руку нельзя было вытянуть, чтобы не наткнуться на янычара, шпаги стали неудобны…
— Тут тесно, как на парижском балу! — кричал Ланжерон, а Рибас выстрелами из пистолетов обеспечил себе пространство для шпаги. Споткнувшись и оказавшись на земле, схватил ятаган, поднялся, вооружившись им. Турецкая пехота не смогла отбить свои батареи, откатилась в брешь стены куда по развалинам, отпихивая трупы, карабкались гренадеры.
Граф Ланжерон сидел на земле возле турецкого единорога и тряс головой.
— Что?! — закричал ему в лицо Рибас. Граф не ответил. Кровь хлынула изо рта. Генерал схватил за фалду зеленого кафтана бегущего мимо пехотинца, без слов указал ему на Ланжерона, и солдат, приставив ружье к стволу единорога, подхватил графа на руки и побежал назад, к берегу.
Когда рассвело? Который час? Что происходит со стороны суши, где бьются колонны Суворова? Как сумели взять редут Табия? Там, в амбразурах, мелькали бритые головы казаков. На стене генерал увидел брага. О, господи, Эммануил был без руки! Да за что же кара! Но присмотревшись, Рибас с облегчением понял: Эммануил потерял свою деревянную руку — щепки ее торчали из-под обшлага мундира!
Придерживая кончик шпаги левой рукой, де Линь спрыгнул с бруствера перед генералом.
— Кавальер взят!