Де Рибас
Шрифт:
— Я не знаю места, в которое мне хотелось бы возвращаться, — сказал Рибас. — Честно говоря, встреча с соотечественниками выбила меня из колеи. Я отвык от неаполитанской вздорности и кичливости. Да, провести в Новоселице три года — эти испытание на выдержку. Но я рассчитывал на совсем другие результаты. Я выполнял поручение Потемкина быть при Галло, и это же поручение помешало мне стать бригадиром. Дело не в чине, но жизнь как-будто остановилась. Оглядываясь назад, остается удивляться и пожимать плечами: что бы я ни начинал — все заканчивается неудачей.
— Вы полковой командир блестящего полка, вам
— Не то, не то. Я по натуре обстоятельный человек. Если что-то начинаю, то обдумываю все до мелочей, стараюсь предвидеть последствия. Но сами посудите: с дипломатической карьерой ничего не вышло. Глупое масонство не помогло. Поездка в Европу по поручению Екатерины кончилась ничем. Полк мой отмечен, но я уже семь лет всего лишь полковник. В чем все-таки дело? Может, в моей связке нет каких-то ключей? Может быть, во мне много, как бы это выразиться, чересчур самого себя? Служа при Потемкине, надо чуть-чуть быть Потемкиным? А моя игра слишком самостоятельна и, когда идет к выигрышу, кто-то передергивает карты?
— Не знаю, что вам ответить, — сказал Виктор. — Все это жизнь, и мы на нее обречены.
— Мне кажется, если ничего не произойдет в ближайшее время, я потеряю вкус к такой жизни, — ответил Рибас.
Он поселился у Виктора, читал, жил анахоретом, бродил по побережью. Депутация Галло после дотошного осмотра Керчи вернулась в Севастополь, и маркиз на фрегате под русским флагом заспешил в Константинополь. На прощанье он горделиво сказал Рибасу:
— Моя миссия выполнена чрезвычайно удачно. О вашем участии в ней будет известно в Неаполе.
И Джачинто Верри, наконец, высказал то, что было у него на уме все это время:
— В Петербурге, полковник, вы отказались от денег за такое дело, которое здесь были вынуждены выполнять бесплатно по распоряжению своих начальников. Не находите ли вы это странным?
— Нахожу, — ответил Рибас. — Думаю, вы обрадуете Ризелли и тех людей, что стоят против сближения Неаполя и России тем, что я сэкономил им тысячу золотых.
Перед возвращением в Кременчуг Рибас неожиданно получил письмо от Насти, которое заботливый Базиль переслал в Севастополь. Как всегда, жена писала о бедах Бецкого, об его отчаяньи, что средства, собранные на открытие университетов в Пскове, Пензе и Екатеринославе недостаточны, а открытие народных училищ в двадцати пяти губерниях вряд ли когда-либо состоится из-за воровства. На университеты Петербургское городское общество собрало всего тридцать две тысячи.
За дружеским ужином в честь отъезда, Рибас, похвалив мясо молодого козленка в вине, угостил Войновича и Виктора рассказом из письма Насти о Калиостро. Во-первых, в Петербурге до сих пор пользовался успехом спектакль «Обманщик», в котором Калиостро под именем Калифалкжерстона был зло высмеян вместе с «мартышками» — масонами-мартинистами. Пьеса принадлежала перу самой императрицы. Во-вторых, бывшая примерная ученица мага издала в Европе книгу, в которой великий духовидец предстал перед Европой мошенником. И, в-третьих, сам Калиостро чуть ли не год просидел в Бастилии из-за скандала с ожерельем французской королевы, которое он заполучил, чтобы увеличить жемчужины, а в результате ожерелье попросту исчезло. Но суд не мог доказать вины
Друзья посмеялись над прорицаниями великого мага. В это время в столовую вбежал дежурный флотский офицер и единым духом выпалил:
— В Константинополе нашего посла Булгакова призвали на Совет. Потребовали, чтобы мы вернули Турции тридцать девять соляных озер в Кинбурнском уезде. И чтобы отдали голову молдавского господаря, который укрылся в России. Иначе они объявят войну.
— Откуда эти новости? — спросил Войнович.
— Курьер от Булгакова привез.
— Где он?
— Как только прибыл в порт, потребовал экипаж и ускакал к Перекопу. Булгакову дали для ответа всего месячный срок.
— Когда?
— Пятнадцатого!
— Сегодня семнадцатое, — сказал Рибас. — В оба конца от Константинополя до Петербурга за месяц никакому курьеру не доехать.
— На это, видно, и был расчет, — сказал Виктор.
— Значит, это война, — сказал Рибас.
2. Под знаком Марса
1788
— Что в Севастополе? Не получены ли новые известия от Булгакова из Константинополя? — спросил Потемкин. Он сидел перед Рибасом в своем Кременчугском кабинете и сумрачно взирал на только что прибывшего полковника.
— Известий новых нет, — отвечал Рибас. — Флот в ремонте. Войнович меняет оснастку. Наново крепит мачты.
— А раньше как мачты держались? — нахмурился князь.
— Для торжеств при встрече императрицы крепления были годны, — отвечал Рибас. — Но теперь все приходится переделывать в спешке. Конечно, лес, из которого суда построены, уже не высушишь. — Потемкин смотрел на полковника с гневом, но тот продолжал говорить все, как есть. — Все пушки на бортах разных калибров. Это надо сразу исправить. Одно дело — салюты, совсем другое — сойтись на выстрел с неприятелем. Главная беда — мало линейных кораблей.
Потемкин был в шлафроке цвета неспелого яблока, сидел в кресле, широко расставив ноги. Помолчав, сказал:
— Без двадцати линейных и войну начинать не стоит.
Рибас продолжал:
— Я не по своей воле с маркизом Галло побывал в крепостях и портах. Амбары и складские магазины пусты. Да к тому еще неурожайный год. Если срочно запасы не пополнить, к зиме в войсках начнется голод. А устройство войск в гарнизонах из рук вон плохо.
— Ко времени ли ты так заговорил? — спросил князь, покручивая на толстом пальце массивный перстень.
— Обстоятельства не позволяют говорить иначе.
Потемкин посмотрел в окно, вздохнул, потом вдруг сказал:
— Поздравляю тебя с чином бригадира, полковник.
Рибас не успел произнести положенные слова благодарности, как в кабинет вошли адъютант Рибопьер и Базиль Попов. Рибопьер склонился к Потемкину, что-то прошептал на ухо. Князь отмахнулся:
— Говори громче. Бригадира Рибаса я назначаю дежурным при своей ставке.
Так Рибас получил чин бригадира, что приравнивалось к статскому советнику пятого класса и капитан-командору на флоте, да еще был назначен на неожиданную для него должность.