Дебрифинг президента. Допрос Саддама Хусейна
Шрифт:
Президент полностью изменил направленность нашей встречи. Мы больше не будем обсуждать тему Грега. Теперь президент хотел получить брифинг по совершенно новой теме: Садр. Внезапно я обнаружил, что провожу брифинг для президента без бумаги и без необходимых рамок, которые должны были помочь ему сосредоточиться. В марте 2008 года премьер-министр Нури аль-Малики атаковал садристов в Басре и, несмотря на то, что был практически окружен садристскими ополченцами, смог нанести сильный удар по боевикам священника. Я не был готов к подробному обсуждению Садра, поскольку большую часть времени подготовки посвятил работе над темой иранского терроризма, чтобы поддержать презентацию Грега. Внезапно все взгляды устремились на меня, и мне пришлось выкручиваться. Я тяжело сглотнул и сказал: "Ну, это же вопрос на шестьдесят четыре тысячи долларов, не так ли?" Я не пытался шутить. Я просто сказал это, чтобы дать себе еще пять секунд и придумать ответ. Буш посмотрел на меня и сказал: "Ну,
Я находился в Овальном кабинете - месте, где Макджордж Банди проводил брифинги для Кеннеди и ЛБДж. Я всегда думал, что это место, где вы обсуждаете серьезные вопросы в серьезной и обдуманной манере. Я сказал: "Понял, сэр", - и продолжил составлять свой брифинг по ходу дела. Имейте в виду, что я был единственным аналитиком в комнате, который мог говорить по этому вопросу; обычно Агентство направляет двух аналитиков для освещения темы. Я рассказал президенту о возможных попытках Ирана привлечь Садра к ответственности за убийство конкурирующего клерика в 2003 году. Буш, похоже, был в восторге от этого и зашумел: "Кто бы мог подумать, что иранцы закрутят гайки в отношении Садра". Он спросил меня, почему они это делают, и я сказал ему, что иранцы искали способ получить рычаги влияния на Садра и удержать его в соответствии со своими намерениями. Это заставило президента спросить, к чему все это приведет. Я сказал, что Садр может удивить нас всех, что у него все еще есть значительная часть сторонников и он может оказаться более устойчивым, чем мы думали. Буш весело посмотрел на меня и спросил, считаю ли я, что Садр может сыграть конструктивную роль в Ираке или примириться с правительством Малики. Я ответил, что это возможно, но маловероятно в нынешней политической обстановке.
Затем Буш сказал мне, что Садр - сопляк и бандит и что Соединенные Штаты больше не должны иметь с ним дело. Я ответил, что Садр представляет взгляды большого числа иракцев и может приводить в движение большие толпы, когда хочет. Президент спросил, какие у меня есть доказательства этого. Я сказал, что недавно Садр запретил своим последователям проводить демонстрации, опасаясь, что они спровоцируют насилие. Буш возразил, что видел сообщения о том, что Садр сказал это, потому что знал, что никто не придет на демонстрации. Для меня это было новостью - я не мог представить, где он натолкнулся на такую чушь, - но я не стал продолжать разговор. Честно говоря, я был ошеломлен тем, что президент захотел со мной спорить. Я все время поглядывал на брифингистку из ЦРУ, чтобы попросить ее прекратить заседание. Она, или, скорее, DNI, должна была объяснить, что ЦРУ здесь для брифинга по шиитам и может организовать глубокое погружение в тему Садра позже. Однако и она, и DNI сидели как вкопанные. Казалось, все боялись сказать Бушу что-то не то, включая его старших советников.
По тому, как президент отреагировал на мои слова, сотрудники службы национальной безопасности Буша поняли, что он в замешательстве. Они стали кружить вокруг президента, нападая на меня как на враждебного чужака. Министр обороны Роберт Гейтс просто отмахнулся от моих слов. "О, господин президент, мы считаем, что Садр больше не представляет угрозы. В один день он говорит одно, в другой - другое. Он повсюду, и то, что он говорит, не имеет значения". Я заметил, что Садр был очень последователен в своих заявлениях о противостоянии Соединенным Штатам и, по сути, становится все более изощренным в своей способности объединять своих последователей. Кондолиза Райс ответила мне: "Но разве вы не думаете, что он всего лишь пустозвон? Почему кто-то должен воспринимать его всерьез?" Я ответил: "При всем моем уважении, госпожа секретарь, я слышу это уже пять лет, и, приклеивая к Садру ярлыки вроде "чешуйчатый", я думаю, мы оказываем себе плохую услугу, недооценивая его". Буш ворвался в разговор и практически закричал на меня: "Да? А я думаю, что мы его переоцениваем! Этот человек - бандит и убийца, а иракский народ этого не хочет".
В конце концов, сказал президент, будущее принадлежит свободе. Иракский народ хотел безопасности для своих семей и права зарабатывать себе на достойную жизнь. И они устали от того, что Садр их убивает. Затем Буш спросил меня, что я думаю по этому поводу. Я согласился с тем, что "Армия Махди" Садра, безусловно, навредила себе своим жестоким поведением, но для последователей Садра религия имеет большое значение. Я добавил, что Муктада вместе со своим почитаемым отцом Мухаммадом Садиком пользовался почти иконописным статусом среди иракских шиитов, которые, в конце концов, составляли большинство населения Ирака. Помню, я подумал, как иронично, что мне пришлось объяснять президенту, религиозному человеку, насколько важна религия в Ираке.
В этот момент в дело вступил адмирал Майкл Маллен, председатель Объединенного комитета начальников штабов. Он прочитал, что некоторые соратники Садра рассказали священнослужителю, что им снились фотографии
Буш посмотрел на меня с недоверием. "Почитание и благоговение?" - прогрохотал он, словно не веря своим ушам. Затем он захихикал, посмотрел на своих советников и сказал: "С какими иракцами вы разговаривали?", и все засмеялись вместе с президентом. Я объяснил, что и по сей день есть иракцы, которые собираются у могилы Саддама Хусейна, чтобы помянуть его. Я решил рассказать президенту о некоторых из тех иракцев, с которыми я разговаривал. В частности, один из них, с которым я беседовал в 1998 году, был бывшим помощником Удая Хусейна. Я объяснил, что этот человек был внятным, хорошо говорил по-английски, разбирался в международной политике и знал, как маневрировать в политической системе Саддама. Он также верил, что Саддам и Удей умеют читать мысли. Я попытался использовать его в качестве примера того, какими были иракцы, особенно те, кто был травмирован произвольным применением террора по отношению к ним.
Президент просто рассмеялся и сказал: "Может быть, мы сможем пригласить сюда нескольких читателей мыслей". Школьный юмор Буша было трудно принять. С его черно-белым взглядом на мир он не мог принять возможность того, что кто-то из иракцев почитает свергнутого диктатора.
Буш постоянно спрашивал меня, считаю ли я, что Садр может стать конструктивным игроком в Ираке, или же он всегда будет враждовать с Соединенными Штатами. Я ответил, что его отец был настроен против Америки и что Муктада склонен придерживаться тех же убеждений. "Почему его отец не любил нас?" - спросил президент. Я упомянул, что старший Садр осуждал войну в Персидском заливе и американскую политику в отношении Израиля. На это Буш лишь закатил глаза и попросил меня остановиться. Я сказал, что Садр, вероятно, может быть как конструктивным игроком, так и помехой. Я знал, что это не тот ответ, который Буш хотел услышать. Меня заранее предупредили, что президенту нужны четкие мнения, и его не волнует, если вы ошибаетесь; он просто не хочет двусмысленностей. вероятно, продолжит придерживаться антиамериканских взглядов. Но, вернувшись в Ирак, он, вероятно, воспылает антитегеранскими настроениями, которые могут сработать в пользу Америки.
Буш наклонился и снова спросил меня: "Должны ли мы были убить его?" Он задал мне этот вопрос во время нашей первой встречи в Овальном кабинете и задал его нескольким другим аналитикам. Я не знаю, почему он постоянно повторял этот вопрос и почему он спрашивал у сотрудника GS-14, должны ли Соединенные Штаты нарушать закон. Я ответил: "Нет, мы не должны его убивать. Убив его, мы только сделаем из него мученика и привлечем больше людей к его движению". Я предупредил президента, что, имея дело с проблемами и людьми на Ближнем Востоке, трудно уложить их в четко определенные рамки, например, определить, является ли кто-то явным другом или врагом. Люди в этом регионе часто не вписываются ни в одну категорию и иногда совершают противоречивые поступки в одно и то же время.
"Ну и каков же ответ?" - спросил он. "Что мне делать?" Я сказал, что, хотя трудно придерживаться пассивного подхода, Садр может стать своим злейшим врагом. Без Соединенных Штатов в качестве гопника он может совершить ошибку, которая будет стоить ему лидерства. Буш посмотрел на меня и сказал: "Были люди, которые говорили, что я должен позволить Саддаму быть Саддамом, и я доказал, что они ошибались". Я хотел спросить: "И это сработало так хорошо?" Но я просто ответил: "Да, сэр".
Мы говорили о Садре, но это мог быть и Саддам. После более чем семи лет пребывания в должности Буш усердно изучал свой доклад по Ираку, но все еще не понимал ни региона, ни последствий вторжения. Коллега, который проводил с ним брифинг, рассказал мне, что Буш читал книгу Дэвида Фромкина 1989 годаThe Peace to End All Peace: The Making of the Modern MiddleEast. Это увлекательное исследование о том, как союзные державы оказались втянутыми в дела Ближнего Востока во время Первой мировой войны и разделили регион на сферы влияния, практически не обращая внимания на этническую или межконфессиональную напряженность, которая могла бы возникнуть в результате. Можно было бы подумать, что президент с таким уровнем интеллектуального любопытства долго думал, прежде чем спускать собак войны. Но Буш читал эту книгу в 2007 году, а не в 2002-м, перед тем как втянуть Соединенные Штаты в гибельный конфликт в Ираке.