Дедушка, Grand-pere, Grandfather… Воспоминания внуков и внучек о дедушках, знаменитых и не очень, с винтажными фотографиями XIX – XX веков

Лаврентьева Елена Владимировна

Семейство Быстрыкиных, 1915

11-й Гренадерский фанагорийский полк, Австрия, 1916. Дед слева

Был он в 1920 — 1930-е, как тогда говорили, кустарем-одиночкой, а на самом деле прекрасным дамским мастером. Его модели продавались через Торгсин, он шил и для театров, а частные клиентки буквально носили его на руках. Но, несмотря на это, дети кустаря испытывали некоторое поражение в правах по сравнению с детьми пролетариев. Получив минимальное образование, дед писал стихи, знал наизусть всего своего любимого Некрасова, научился играть на мандолине и гонял, будучи уже в солидном возрасте,

на мотоцикле. В доме всегда собиралась молодежь, друзья мамы и ее братьев, а душой компании был, конечно, дедушка.

Нас, своих внуков, он называл «отростками», я же была его любимицей, может быть потому, что мы жили вместе. Помню его громадный портновский стол, на котором он сидит, поджав одну ногу, и шьет, а вечером мы садимся у печки, смотрим на огонь, и я слушаю его сказки. На коленях у меня сидит кошка Маркиза, и кажется, что ничего лучше быть не может.

А еще он помогал шить нам персонажей для дворового кукольного театра, представления которого мы устраивали в одном из парадных (наверно, некоторые помнят, что так в Москве назывались теперешние подъезды). Или садился на бревно под голубятней и играл на мандолине, собрав весь двор вокруг себя. Очень я любила наши с ним походы на Леснорядский рынок. Дедушка надевал светлый костюм, шляпу, брал в руку свою очень красивую трость, и с громадной корзинкой мы ходили по торговым рядам, а потом я его тащила посмотреть на глиняные кошки-копилки и, на мой взгляд, замечательные ковры на клеенках, изображающие жгучих красавцев и румяных красавиц в лодке на озере среди лебедей. Слава богу, купить эту «красоту» я его не просила.

Записываться в первый класс мы ходили вместе с дедушкой, но проводить меня в школу он уже не смог — лег в больницу, а через месяц его не стало. Болезнь свою он переносил мужественно и, поскольку был неудержимым балагуром, собирал в больничном саду около себя большую компанию и развлекал всех, как мог только он.

Дед был, в сущности, атеистом, всегда шутил: «Я ни в бога, ни в черта не верю — ангелу костюмчик сошью, и мне путь в рай обеспечен». Но за несколько дней до смерти он тайно ото всех попросил своего двоюродного брата-старообрядца принести ему крест и умер, зажав этот крест в ладони.

Другого моего дедушки не стало, когда мне было чуть больше трех лет, поэтому воспоминания о нем очень расплывчатые, но знаю я о нем много и так ясно все представляю, как будто его жизнь прошла у меня на глазах.

Покорение «железного коня»

В любимых Сокольниках, последние годы

Звали моего дедушку Александр Александрович Васильев. Родина его — город Перемышль Калужской губернии. Он был сыном надворного советника Александра Ильича Васильева и его жены Веры Васильевны, урожденной Гаупт. Прапрадед мой, действительный статский советник Василий Васильевич Гаупт, — из числа обрусевших немцев, верой и правдой служивших России. Совсем молодым, окончив историкофилологический факультет Московского университета, он уехал из Тулы с графом Н. Н. Муравьевым в Восточную Сибирь, где последний с приставкой «Амурский» стал генерал-губернатором. Н. Н. Муравьев нуждался «в людях достойных и полезных», а решимость образованных юношей отправиться на службу в Сибирь считалась с то время необыкновенным подвигом. Начав со службы в его личной канцелярии, Василий Васильевич довольно быстро вырос до должности председателя Енисейского губернского правления, что соответствовало чину вице-губернатора. Он был одним из инициаторов создания Красноярской классической гимназии. Кроме текущей канцелярской работы, не прекращал сотрудничество с Сибирским отделением Императорского географического общества, участвовал в экспедициях, опубликовал большую статью об истории ссыльных лютеранского вероисповедания. В 1866 году он удалился от дел и, купив землю, обосновался в Калужской губернии. Немецкая педантичность, аккуратность во всем, сентиментальность перешли по наследству его дочери и внуку. Вот из такой семьи вышел мой дед.

Вчерашний гимназист, студент первого курса медицинского факультета

После окончания калужской Николаевской гимназии дедушка поступил на медицинский факультет Императорского Московского университета. Жил и «столовался» он на частной квартире у вдовы рано умершего потомственного дворянина Евгения Алексеевича Беляева, моей прабабушки Ольги Евтихиевны. Оставшись совсем молодой вдовой с четырьмя детьми, она вынуждена была работать белошвейкой и так быстро и ловко шила наряды заказчицам

к выездам на бал, что нередко не успевали убрать все булавки из платья. У нее было три сына и дочка — гимназистка Маруся, и новоиспеченный студент влюбился.

Письма, обращенные к бабушке, которые писал дед, уезжая на каникулы, — это эпистолярный роман. Какая необыкновенная нежность, забота, добрый юмор заключены в этих посланиях! К сожалению, мы сейчас почти разучились писать обычные письма. Нас отучило от этого стремительное время Интернета и мобильной связи. Ну, вернемся к нашему студенту… Он успешно овладевал врачебными тайнами, а летом уезжал в имение при деревне Старое Село, ст. Износки Сызрано-Вяземской ж. д. К этому времени там поселились его родители. Отец, Александр Ильич, пройдя путь от столоначальника полицейского уездного управления в Калужской губернии, станового пристава, будучи пожалован кавалером ордена Св. Станислава, произведен в надворные советники, в 1897 году назначен секретарем эчмиадзинского уездного полицейского управления. В 1902 году он был утвержден в должности старосты при цагарапшской Николаевской церкви, о чем сделана запись в канцелярии экзарха Грузии. На Кавказе он встретил и революцию 1905 года, лояльно относясь к различным «смутьянам», что послужило, очевидно, для него охранной грамотой после Октябрьского переворота, и никаким репрессиям он не подвергся.

Студент Саша Васильев (слева) с однокурсником

А его сын Шура Васильев тем временем, в 1907 году, подал прошение ректору о вступлении в брак с потомственной дворянкой, православной Беляевой Марией Евгеньевной, милой его сердцу Марусей. В 1908 году у них родилась дочь Вера, а в 1910 году — сын Георгий.

Любимая Маруся

В 1911 году дедушка был удостоен звания лекаря, а диплом был выслан ему только в конце 1912-го, когда он уже служил по назначению участковым земским врачом в Гродненской губернии. Получал он там двадцать пять рублей золотом, дрова и имел собственный выезд. В семье к тому времени было уже трое детей, и дедушкины доходы обеспечивали всем вполне благополучное существование.

Началась Первая мировая война, и дедушка, призванный в царскую армию, служил в разных госпиталях. Мой отец, его младший сын Алесандр, вспоминал, что у них дома долго хранился подаренный ему пленным австрийцем макет крейсера. Сделан он был с любовью и необыкновенно подробно для сына «доктора, спасшего ему жизнь».

Будучи призванным уже в Красную армию, служил в эвакуационных госпиталях в Калуге и Жиздре. В 1921 году дед вернулся к месту прежней, недолгой службы между войнами и стал заведовать больницей при Дугненском заводе недалеко от Калуги.

Военврач госпиталя, 1915

Время было тяжелое, голодное, в семье появилась младшая дочь, пришлось за муку отдать мельнику всю коллекцию граммофонных пластинок Шаляпина, которой дедушка очень дорожил. Но подписки журналов «Всемирный следопыт» и «Вокруг света» зачитывались до дыр, да и библиотека из любимых книг сохранилась.

Но время шло, мирная жизнь понемногу налаживалась. У деда было два коня, Сокол и Милый, на которых он, великолепный наездник, добирался на дальние вызовы, и пес Мильтон. Дедушка был заядлым охотником, охотился вместе со своим отцом. Летом в Дугне собиралось множество подрастающих племянников из Москвы — сначала школьников, а потом и студентов. Купание в Оке, волейбол, охота — во всем этом с удовольствием участвовал дед в свои редкие минуты отдыха. Ведь сельский (земский) врач был и хирургом, и терапевтом, и инфекционистом, а иногда и ветеринаром. Дедушка был потрясающим диагностом, а однажды (это в условиях-то сельской больницы) сам делал трепанацию черепа.

Письма любимой Марусе

Госпиталь, г. Остров

Дети росли и постепенно разъезжались — сначала в Калугу, так как в Дугне была только семилетка, а потом и в Москву, становились студентами. В тридцатые годы детей интеллигенции не очень-то охотно принимали в вузы, но дедушка был СЕЛЬСКИМ врачом и приравнивался к пролетариату, а его дети — к детям пролетариев.

Письмо раненого, 1915