Декабристы. Перезагрузка. Книга вторая
Шрифт:
– Мы готовы выполнять все приказания Общества! – безапелляционно заявил Сутгоф, а Арбузов его поддержал.
– За сутки перед выступлением все вовлеченные в наше дело офицеры получат специально отпечатанные методички, с указанием, что делать в день выступления и какие разговоры вести с рядовым составом. Для нашего дела, господа офицеры, подчеркиваю, жизненно важно, сделать из простых солдат в самые кратчайшие сроки наших идейных союзников и сподвижников. Мы, члены Правления, объять необъятное не способны, мы можем с прокламациями обращаться к массам, выступать перед толпой, но поговорить по душам с каждым солдатом не в наших силах. Поэтому, здесь особую надежду Общество возлагает на вас! Прошу вас, постарайтесь во вверенных вам частях обратить солдат в свою веру,
– Постараемся, господин Головин!
– Сделаем все, что в наших силах!
Попрощавшись с этими двумя офицерами, собрали очередное совещание.
– Вскоре должен прибыть Пущин, - я осмотрел всех присутствующих, - и мы вместе с ним и господами Трубецким и Рылеевым навестим генералов – членов нашего Общества. Пора их вводить в курс дел и обрисовывать стоящие перед ними задачи!
– Кстати, Евгений Петрович, - обратился я к Оболенскому, - как там ваш генерал Бистром поживает? Можно ли его будет привлечь к нашим делам?
Оболенский – адъютант генерала Бистрома проживал с ним вместе на квартире и, безусловно, оказывал на Бистрома определенное влияние.
– Карл Иванович – настоящий боевой генерал, отец родной солдатам, любит их, как своих детей, просто идол для гвардейцев! – сказал Оболенский, чуть ли не задыхаясь от восхищения.
Я подумал, что жаль будет устранять такого замечательного человека, но, если он не с нами – то против нас! Бистром – второе по реальному значению лицо в гвардейской иерархии, тут уж ничего не попишешь!
– Это все замечательно, Евгений Петрович, но я вас спрашиваю о другом …
– Карл Иванович мне признался, что он никому, кроме Константина не присягнет!
– Это уже кое-что. Как вы думаете, если вы лично доставите Бистрому приказ, исходящий якобы от Константина, о выводе гвардейской пехоты из казарм для подавления мятежных николаевских войск, исполнит ли его генерал?
– Трудно сказать, но, думаю, он сначала свяжется с Милорадовичем.
– А если к тому моменту Милорадович будет убит или пленен николаевскими войсками, тем же, например, Саперном батальоном, как отреагирует генерал?
– Вы, что же, Иван Михайлович, действительно такое хотите сделать с Милорадовичем?
– Нет, Евгений Петрович, мы здесь с вами в бирюльки играем! Что за глупые вопросы? Если мы собирались стрелять в царей, то убить или пленить какого-то генерала, пусть и заслуженного, но мешающему нашему плану – плевое дело! И Бистром может стать для нас такой же, как и Милорадович, костью в горле! 11 декабря Бистром или выведет войска из казарм, или будет, как минимум пленен. И в таком случае вы, Евгений Петрович, действуя от лица Бистрома, что для вас, как адъютанта генерала будет вполне естественно, сообщите гвардейцам о пленении Бистрома николаевскими войсками и поведете 2-ю гвардейскую пехотную дивизию, понятно, что без Саперного батальона, а только Измайловский и Павловский полки на Зимний, с целью вызволения генерала и обеспечения законных прав на престол Константина. Бистрома же, если вы поймете, что его не получится использовать в темную, нужно пленить. Лично генерала можете не вязать, но подсыпать снотворное ему будете обязаны, потом мы генерала эвакуируем в безопасное место и разберемся с ним после. Воинова – командующего 1-й гвардейской пехотной дивизией, возможно, тоже придется ликвидировать вместе с генерал-майором Шеншиным – командиром 1-й бригады, с тем, чтобы бразды правления передать нашему человеку, члену Общества генерал-майору Шипову, командующему 2-й гвардейской пехотной бригадой. И тогда у Шипова в руках окажутся Преображенский, Московский, Семеновский, Гренадерский полки и Гвардейский экипаж! Если полковники вышеперечисленных полков будут выполнять приказы вышестоящего Шипова Сергея Павловича, а вы со своей стороны введете в заблуждения гвардейские полки 2-й дивизии Бистрома – то победа будет у нас в кармане! Поймите одно, это не моя прихоть, судьба будущей России решается в эти дни – будет ли страна и дальше прозябать в рабском состоянии, или же мы сбросим с себя эти вековые оковы! Здесь и сейчас, перед лицом своих товарищей вы, Евгений
Оболенский на минуту задумался, его пальцы явно подрагивали.
– Хорошо, Иван Михайлович, - вздохнул Оболенский, - интересы России и нашего Общества я ставил и ставлю выше личных приязней!
Ставку на князя Оболенского я делал не случайно. Несмотря на свою кажущуюся мягкость и интеллигентность этот человек обладал твердым, решительным характером, был неутомим в достижении поставленной цели. Оболенский был одним из ветеранов движения, за восемь лет он принял людей в Общество больше, чем кто бы то ни был. В РИ именно Оболенский координировал действия гвардейских офицеров, не покладая рук работал над созданием боевого механизма и был вторым после Рылеева двигателем случившегося мятежа. Поэтому я не сомневался, если Оболенский пообещал что-то сделать – он в лепешку расшибется, но исполнит обещанное!
Я встал и пожал руку Оболенскому.
– Замечательно Евгений Петрович, благодарная, освобожденная от рабства Россия, вас никогда не забудет!
Тем временем незаметно для всех явился Пущин, внимательно прислушивающийся к нашему с Оболенским диалогу.
Трубецкой, служивший в последнее время в Киеве и лишь недавно вернувшийся в столицу, заставший времена расцвета Союза Благоденствия с его двумя сотнями членов, самонадеянно заявил, что к делу без проблем можно будет привлечь старых его соратников.
Александр Фёдорович Моллер - полковник л.-гв. Финляндского полка был членом Северного общества, знал о планах восстания, однако в той истории участвовать в нём отказался. В этот раз, действуя вместе с Николаем Бестужевым и Трубецким, мы были намерены склонить его к сотрудничеству.
Моллер встретил и выслушал нас вполне благожелательно, сообщив, что он в деле. Но, неожиданно, уже на следующий день, после разговора со своим дядей, начальником морского штаба, Моллер проявив себя тем ещё флюгером, диаметрально, на сто восемьдесят градусов, переменил свою позицию. Заявив к срочно выехавшему к нему Бестужеву, что «Он не намерен служить орудием и игрушкою других в таком деле, где голова нетвердо держится на плечах». С Моллером отпадали наши надежды на Финляндский полк, чего допустить было никак нельзя, поэтому, дабы попытаться склонить Моллера к сотрудничеству, я был вынужден действовать через людей Ротшильдов и Английское посольство.
Приехавший ко мне через пару дней русский поданный британской короны Гайнам Василий Иванович сообщил, что возникшие проблемы с Моллером разрешены, полковник будет в полной мере, также как и его высокопоставленный дядя, подчиняться указаниям столичной Управы Северного общества. Поинтересовался у Гайнама, с чего это у полковника и его родственника начштаба вдруг появилась такая лояльность? Ларчик открывался просто. Антон Васильевич фон Моллер с 1821 года исполнявший обязанности начальника морского штаба Его Императорского Величества, оказывается, был женат на Юлии Фёдоровне, урождённой фон Нолкен. Нолькен (нем. von Nolcken) — остзейский баронский род, который помимо Российской империи имел своих представителей еще и в Швеции с Финляндией, а великому княжеству, комплотом заговорщиков в моем лице, была обещана независимость … Плюс, Антону Васильевичу пришлось пообещать повышение по службе, а именно - должность морского министра во Временном правительстве.
Сразу после первого нашего визита к Моллеру, на встречу с еще одним старым единомышленником Трубецкого, командующим Семеновским полком Шиповым Сергеем Павловичем - бывшим членом «Союза спасения» и Коренного совета «Союза благоденствия», мы отправились с князем вдвоем.
Генерал-майор хоть и встретил нас вполне гостеприимно, но от разговора на опасную тему увиливал, словно лисица.
Генерал взялся нам с Трубецким зачитывать вслух свои рукописи — какой-то невнятный проект по устройству Фурштатских батальонов. Трубецкой не выдержал, перебил это невразумительное чтение и предложил генералу побеседовать о более важных вещах.