Дела семейные
Шрифт:
Страшно мне не было. Только здорово неприятно и стыдно.
Я глубоко вздохнул, собираясь с силами и одновременно пытаясь избавиться от пыли, и откинул погребальный покров.
Я мечтал ошибиться. Пусть бы мне показалось, померещилось, фунсы навели морок, только бы не пришлось убедиться в том, что я увидел раньше.
Ничего не изменилось. Голова Торстейна Родъера по-прежнему лежала рядом с телом, но отдельно от него. Рана была не ровная, как бывает, когда плоть рассекает острый клинок, а рваная, сплошные лохмотья кожи и мяса. И почти совсем не было крови.
Меня замутило. Хорошо, что с утра ничего не ел, был бы сейчас конфуз.
Колени подогнулись, и я почти повалился на гроб, натягивая покрывало обратно. Я видел достаточно.
Плотная кожа перчатки, разорванная одним ударом когтей.
Растерзанная шея, обескровленные края раны.
Хельге будет о чем поразмыслить.
Не заботясь уже ни о чем, я опустился возле гроба, обхватил руками поднятые колени и уткнулся в них лбом.
Из забытья меня вывел слабый шум за дверью. Кто-то стоял, слегка поворачивая ручку, но не решаясь распахнуть створку.
Уже рассвет, и родичи Торстейна пришли, чтобы отнести его тело на кладбище?
Я сидел, замерев, но взгляд отчаянно метался по прощальной комнате. Где спрятаться? Горящие в изголовье и в ногах гроба лампы хорошо освещали только скорбное ложе, но не заметить человека в таком небольшом помещении невозможно. Если выбегу в противоположную дверь, колокольчик непременно звякнет. Негромкий звук, но стоящий сейчас за дверью услышит его. Снова спрятаться под постамент? Нос с готовностью зачесался, а в горле запершило. Все занавеси и портьеры остались по ту сторону дверей. Нет, одна есть. Легкая полупрозрачная занавеска, скрывающая узкое окно в западной стене.
Бесполезно! За этой кисейной тряпочкой не смог бы спрятаться и призрак. В отчаянии я выглянул в окно. Прямо под ним тянулся узкий каменный карниз.
Оле Сван частенько критикует мою «худосочную комплекцию», Гудрун, а теперь еще и Раннвейг пытаются откормить «до человеческого состояния». Хорошо, что не преуспели. Плечом вперед, чуть не оборвав пуговицы на камзоле, протиснулся в узкое окошко. Будет теперь, что ответить Свану… Если доживу до встречи… Карниз был скользкий и гораздо уже, чем казалось, носки сапог опасно торчали над расползшимися где-то внизу камнями двора. Не смотреть на них, не смотреть… Спиной, затылком, раскинутыми руками вжаться в стену в полушаге от окна, вогнать пальцы в мельчайшие выемки между камней, пожалеть, что у меня хоть и длинные, но обычные волосы, а не как у сказочного чудовища, змеи, способные залезать в щели.
Что будет, если Родъеры еще долго не придут за гробом?
– Зачем ты сделал это?
Зачем? Сестра велела, мы хотели узнать, как умер сосед, и, быть может, остановить кровную месть. Или вы спрашиваете, зачем я полез на скользкий карниз, на котором и птица с удобством не разместится? Хотел спрятаться, и негде было, иначе как…
– Зачем, Торстейн?
Тут я сверхъестественным образом скосил глаза на окно. Никто из него не выглядывал, не смотрел на меня, не вопрошал грозно. Я не мог видеть
– Ты всегда получал все, что хотел. Мы любили тебя. Мы достали бы эти деньги, не сразу, но я бы уговорил подождать…
Эйнунд Родъер замолчал на несколько минут, а когда снова заговорил, голос его был хриплым, словно горло сдавливала петля:
– Разве награда, которую предлагает храм Дода, так уж велика? Стоила она жизни и чести?!
Эйнунд Родъер снова замолчал. Так, как если бы ему резко зажали рот. А потом из окна поминальной комнаты раздался нечеловеческий, глухой и яростный рев. Я с перепугу решил, что это мертвец поднялся и напал на родного отца.
Но руки, выметнувшиеся в узкое оконце, были человеческими, живыми. И голова тоже. Высунувшись наружу, насколько смог, хеск Родъер отчаянно хватал ртом воздух и страшно, утробно выл.
Истерика хозяина замка Баг прекратилась так же резко, как и началась. Плавным движением, словно полоз в каменную щель, Эйнунд втянулся в окно.
Тишина, времени которой достаточно, чтобы сделать несколько шагов.
– Ни о чем не беспокойся. Я сделаю так, чтобы ты ушел достойно. Прощай.
Колокольчик не звякнул. Эйнунд Родъер вышел из поминальной комнаты через ту же дверь, что и вошел, указывая смерти путь в свой дом.
Впрочем, даже если бы за хозяином замка Баг тащился скелет в алом саване и с горящим фонарем в костлявой руке, мне бы сейчас не было до этого дела. Замерз, как рыба на леднике. Для полного сходства я не чувствовал ни рук, ни ног. А ведь еще надо было лезть обратно. В результате я все же смог как-то развернуться и ввалился в окно плечом вперед. Сильно ударился об пол, полежал немного, съежившись, задыхаясь, пытаясь переждать боль. Если бы сейчас кто-нибудь вошел, и на том мои похождения в замке Баг закончились, был бы только рад. Таких непутевых лазутчиков вешать – только миру услугу оказывать.
Никто меня, однако, от неприятной роли шпиона избавлять не спешил, и пришлось самому, шипя сквозь стиснутые зубы, подниматься и хромать прочь с места прощания с покойным. Даже колокольчик у двери придержать догадался, во как.
Я хотел затаиться где-нибудь в темном уголке, изображая слишком непоседливого, любопытного и нахального гостя, которому не сидится в отведенной ему комнате, а утром вместе с остальными выйти за ворота. Главное, убраться подальше от прощальной комнаты.
Последнее удалось, первое – нет.
– Вам тоже не спится?
Вздрогнув, я обернулся. На меня смотрела Каролина Родъер.
В отличие от меня, дочь Эйнунда явно поднялась с постели. Волосы распущены по плечам, поверх сорочки надет украшенный вышивкой капот. У Хельги тоже такой есть, только сестра в это домашнее одеяние чуть не в два слоя заворачивается, а у Каролины он едва на груди сходится. Да ведь старый капот ей просто безнадежно мал.
О-ой, после приключений в замке Менлус встречи по ночам с малознакомыми девушками меня почему-то совсем не радуют.