Дела семейные

Авлошенко Татьяна

– Не спите? – повторила Каролина, приподнимая светильник с горючим кристаллом. – Не гоже такое говорить, но я рада, что вас встретила. У меня к вам просьба… Нет-нет, ничего сложного или непристойного, – опустив глаза, она смущенно попыталась стянуть на груди борта капота. – Просто… Посидите со мной немного! Там, у огня, – схватив за руку, девушка почти силой потянула меня по темному коридору.

– Вот здесь, – приговаривала она, подталкивая кресла к горящему камину в просторной комнате. – Простите… Но мне так страшно… Пожалуйста, не откажите. Считайте это последней просьбой приговоренной. Ведь я скоро умру. Все мы здесь скоро умрем.

Усадив меня, Каролина устроилась напротив.

Устало уронила руки на колени. Взгляд не на собеседника, в огонь.

– Да, – отрешенно повторила она. – Я смертница. Все мы скоро погибнем, вся семья. Отец объявил блокхейн очень сильному клану. Поехал к Къолям и сказал, что это они повинны в гибели Торстейна. Не знаю, почему он так решил, прежде всегда говорил, что это очень хорошие люди. У нас воином может быть только отец. Был еще брат, но он умер. Ах да, вы знаете. Мы даже не можем заплатить наемникам, чтобы они защищали нас. Просто нет денег…

Она замолчала, опустив взгляд на свои руки. Может, представляла, как эти пальцы со сточенными от домашней работы ногтями пытаются сжаться на рукояти шпаги или меча.

За Къольхейм воюет ополчение. Набеги случаются с разной частотой, заранее предсказать их невозможно. Так что постоянно держать в цитадели толпу одуревающих от безделья вояк, да еще неизвестно за что платить им жалованье, смысла нет. В замок приходят небольшие группы людей, каждая в свой срок. Под водительством капитана Хлекка (этот в Къольхейме житель постоянный) молодежь постигает ратную науку, те, кто постарше – вспоминает былые навыки. Отслужив свой срок, ополченцы возвращаются домой, уступая место новым.

Так заведено по всему приграничью. Но замок Баг не входит в доспешный ряд крепостей, собственного гарнизона здесь не собирают.

– Но ведь можно уйти в какой-нибудь город. Там безопаснее.

– Да-да, можно уехать! И жить с оглядкой, каждый день, каждый час ожидая выстрела или удара кинжалом. Шарахаться от всякой тени и настолько загнать свое сердце страхом, что однажды оно, не выдержав, разорвется. Понимаете, мне очень, очень страшно. И жалко сестер, родителей. Торстейна. Он умер. В последнее время жил в столице, потом вдруг приехал, и вот… Тут все принадлежало Торстейну. Мы все его любили, заботились. Исполняли прихоти. Особенно отец, все для него делал, деньги, прочее… Папа очень хотел сына, а рождались все время девочки. Нас четыре сестры, все старшие… Нет! – Каролина дернулась и вскинула руки, словно защищаясь от удара. Теперь она смотрела прямо на меня широко распахнутыми глазами, но вряд ли видела. – Пять сестер! Наказание? Да, наверное, это так… Восемнадцать лет назад маменька родила еще одну дочь. Девочку уже не ждали, думали, будет второй сын. Тогда отец спокойно разделил бы между ними наследство. С этим можно было смириться. Но пятая дочка… Ее нужно растить, потом дать приданое. Забрать у Торстейна, любимого, долгожданного. Родители отдали девочку в приют… После даже ни разу не поинтересовались ее судьбой. А теперь пришло время воздаяния. Всем нам… Ведь мы, сестры, могли тогда что-то сказать, заступиться…

Жестом отчаяния Каролина закинула руки назад, отвела волосы с лица, и я понял, что с полным правом назвать ее девушкой можно было лет десять назад. Возраст Хельги, не моложе. Восемнадцать лет назад и вправду должна была быть разумным существом, имеющим право хоть голос подать в защиту сестры. Хотя бы даже и если ради ее будущего пришлось несколько обделить любимого брата.

А Каролину мысль о возможном возмездии судьбы странным образом утешила.

Верно, и вправду самым страшным и тяжелым вопросом является «За что?», и, найдя для себя на него ответ, сестра Торстейна Родъера тем успокоилась.

А может, просто выплеснула страх и боль, а копить новые сил уже не осталось.

– Спасибо, что посидели со мной, – она слабо улыбнулась. – Я рада, что мне напоследок удалось поговорить с хорошим человеком. Позвольте…

Наклонившись вперед, Каролина Родъер положила руки мне на плечи, притянула к себе и поцеловала в лоб.

– Благослови вас Леге, вас и всех ваших близких.

Поднялась и вышла.

А я остался. В чужом доме, у огня. И это было самое страшное.

На том мои шпионские похождения и закончились. Наутро вместе с другими гостями я покинул замок Баг. Провожала гостей Каролина Родъер, еще более несчастная, больная и заплаканная. Кроме общих прощальных слов, произнесенных явно машинально, я от нее ничего не услышал.

ЗАМЕТКИ НА ПОЛЯХ

Все происходящее Хельге Къоль решительно не нравилось. И как главному прознатчику, и как женщине, род которой принуждают к войне. Прав братец Ларс, дикость и беззаконие.

Прошли времена, когда Палату Истины представляли один, редко два особо грамотных стражника, вся обязанность которых сводилась к прочтению в суде обвинений пойманным с поличным воришкам, и подданные короны Фимбульветер, не надеясь ни на законную власть, ни на милость Драконов, отправлялись мстить обидчику сами.

Теперь нравы иные, прознатчиков готовят в Университете, а мститель сам рискует оказаться в каталажке, потому честные граждане уже не гоняются с мечами и луками за обидчиками, а обращаются к профессиональным юристам. Юристам, а не членам гильдии убийц.

Но только не Эйнунд Родъер.

Понятно, что отец погибшего Торстейна не хочет заявлять о предполагаемом преступлении в Гехт, Палатой Истины которого руководит его кровница, но он мог отправиться в любой другой ближайший город, в конце концов, вспомнить о праве вурда и испросить королевского суда.

С утра пораньше Хельга поднялась на башню гелиографа и, воспользовавшись служебным кодом главного прознатчика, разослала запросы в несколько Палат Истины. Ответ пришел быстро: ни в одну из них ни сам Эйнунд Родъер, ни кто-либо из его клана не обращался. Некогда было, семья слишком занята прощанием с единственным сыном? Быстрым, до неприличия торопливым, почти тайным прощанием.

Допустим, Эйнунд Родъер опасался, что после начала блокхейна Торстейна уже некому будет хоронить. Но ведь с объявления кровной мести до начала войны есть целых три дня, можно подготовить приличное погребение, в конце концов, поручить это адептам милосердного Леге, а не прощаться с любимым сыном, словно с чумным больным, чуть ли не в день его гибели, не успев даже известить родственников и друзей.

Если только Родъер-старший не хотел сделать так, чтобы тело увидело как можно меньше народу.

Что не так с покойным, расскажет Ларс, когда вернется.

Не стоило втягивать мальчика в это расследование.

Не то что брат не справится, но переживать будет долго, тяжело. И стараясь не показывать вида.

Для Ларса вся жизнь как раскрытая книга, на одной странице которой записано то, что для благородного человека допустимо, на другой – что нет. Нельзя обманывать, предавать, совершать подлые поступки. Нельзя прощать такие деяния. Подслушивать, подглядывать, идти в дом, куда тебя не звали, тоже нельзя. А если зло творится во избежание другого зла? Чтобы помочь кому-то, спасти? Все равно нельзя прощать. Себе. Но и отступить, равнодушно наблюдать, тоже нельзя.