Делай, что должно. Легенды не умирают
Шрифт:
— Одежда на кровати! Поторапливайся!
— А мы во дворе ждем, давай!
Яр пожал плечами, но порадовался хотя бы уже тому, что не взялись сами купать — с них бы сталось! Хотя… Нет, они, несмотря на всю их шебутную натуру, блюли свою честь, как все горские девушки.
Выкупался он тщательно, хоть и быстро. Промыл волосы и постарался высушиться поскорее, нещадно растрепав свои золотистые кудри. Отросли уже до середины спины — попробуй-ка прочеши! Но и с этим справился, неосознанно согнав лишнюю воду, разглаживая гребнем, пока не запотрескивали, не легли пушистым облаком на плечи.
А
Да… На портрете! На том самом портрете, у которого, впервые увидев, на час застыл, рассматривая знакомые до боли черты. Почти как в зеркале…
Бережно погладив браслеты, Яр пристроил их на место — уже знал и видел как. Получилось, вроде бы, правильно. Интересно, а почему уны нет? Холодно же, между прочим! Но раз сказали, что ждут — надо идти. И он пошел, чувствуя, как согревают зябнущие под тонким полотном сорочки плечи теплые стены замка. Словно ложатся на них добрые руки: не бойся, ты не успеешь замерзнуть, малыш. Он вышагнул из уютного полусумрака коридоров и залов в яркую дневную синь, выбившую из глаз слезы, заставляя на секунду прикрыть их, продышаться.
И попал в крепкие объятья.
— Пришел наконец! — радостно завопил Амарис. — Ну ты и копуша, Яр. Чуть свой день рождения не пропустил!
— А? — Яр распахнул глаза и увидел их всех: все население замка собралось сейчас во внутреннем дворе, а стражи, занятые на постах на стене, гулко бряцнули обнаженными мечами о нагрудную броню:
— Айэ, нехин!
Яр только рот открыл, густо краснея. Доходило очень медленно: ведь видел уже такое, еще до Перелома: праздновали день рождения Амариса — вон, стоит, ухмыляется до ушей. Всем Иннуатом праздновали, ну так на то он и нехин, будущий нехо. А тут… выходит…
— С днем рождения, аттэ.
У Яра перехватило горло. «Брат»? Никто и никогда раньше не называл его… так. Были двоюродные сестры и братья, но в своей семье он был один, а тут… Разреветься не дали, хотя слезы к глазам подступали: Амарис подхватил за руку, потянул, засмеялся, с другой стороны смешливо щурился Айлэно, в отсутствие брата выполнявший обязанности нэхо.
— Отец тебе подарок и письмо прислал, я после гуляний отдам, — пояснил он. — Судя по весу, там или книги, или камни… Камни тебе ни к чему, а книгами — зачитаешься, все на свете пропустишь.
— Ох, да… хорошо, спасибо…
— Мой тоже подарок оставил, я вручу. Но сперва — вот, — Амарис метнулся, принял из рук матери что-то белое, свернутое, встряхнул, разворачивая: длинную праздничную уну из белоснежного меха, так хитро выстриженного, что оставшийся нетронутым мех образовывал богатую опушку пройм и краев одеяния, а пуговицы из чистейших аквамаринов в серебре играли в нем, словно в снегу.
И чем дальше, тем больше уверялся в этом, потому что подарки, которые они дарили… Ну как иначе назвать-то? В продолговатом ящичке из резного мореного дерева на замшевой обивке лежали узорчатый булатный топорик на длинной рукояти и горский наручный самострел — опасное оружие в умелых руках. А значит, он будет учиться им владеть, и учиться на совесть, потому что оружие — это честь. Нельзя посрамить ее. Особенно если это — подарок нэхо.
Были и еще подарки, маленькие и большие, порой абсолютно незаметные — вроде чаши с травяным питьем, по чьему-то особенному рецепту, порой такие, что Яр и не знал, куда деваться и что делать. Потому что под вечер, когда от впечатлений уже шла кругом голова, и получалось только сидеть на притащенной кем-то лавочке, подпертым с двух сторон хихикающими сестренками, пришел Айлэно. Вынырнул из толпы, напомнив этим старшего брата на Перелом, покачал головой понимающе.
— Выдохнул немного?
— Да я… уф… как-то и не соображу, — Яр рассмеялся, пытаясь именно что выдохнуть, выплеснуть весь тот клубок эмоций, что копился внутри, но не мог пока, словно не хватало чего-то. И только когда увидел, как подаются в стороны, расступаются, словно волны, люди, давая дорогу одетому в белоснежные одежды горцу, понял — чего. Кого не хватало, кого так ждал. Взметнулся, словно своевольный бурунчик горной реки навстречу мощному потоку ветра:
— Айэ, Янтор!
— Айэ, Эона, — тот остановился в полушаге, улыбаясь одними глазами, весь такой серьезный-серьезный. — Прими мой подарок, дитя.
И снял с пояса свернутую обережь с узорчатыми гирьками на концах. Яр принял её, бережно, еще до конца не веря. Поклонился:
— Дайомэ, Янтор. Я…
— Она тебе понадобится. Сердце твое здесь родилось, здесь тебе и жить, Хранитель, — последнее было сказано тихо, чтоб услышал пока только сам Яр, да, может, Страж Эфара.
Но тот, кажется, и так знал, потому что лишь улыбнулся, хлопнул Яра по плечу.
— Ты даже на равнинах горцем сумел родиться. Так что к добру все.
— Ты останешься, Янтор? — Яр прижал обережь к сердцу, поднял глаза на удэши.
— Останусь. Разделю с тобой праздник, Эона.
— Тогда идем! Там наверняка еще осталось мясо, а я воды принесу.
На такое приглашение удэши лишь рассмеялся, но в глазах мелькнуло что-то, а что — Яр не разобрал. Но пообещал себе обязательно потом обдумать.
Янтор действительно не ушел, оставался на празднике, рядом. Ел мясо, смеялся — и, вот удивительно! — его уже никто не боялся. Да, люди относились к древнему духу с почтением, но одновременно и по-свойски, примерно как к нехо. Может, и владетель майората, но так и сам кровь от крови этой земли, её ветрами окрылен. А Янтор и вовсе Эфар и есть. Как его сторониться?