Дело Аляски Сандерс
Шрифт:
– Николас сказал, что несчастный случай с ним произошел 30 января 2002 года…
– Да, верно.
– То есть через несколько дней после того, как Эрика Донована приговорили к пожизненному заключению за убийство Аляски.
– Не вижу здесь связи, – заметила Сиенна. – И потом, если кто-то действительно хотел убить Николаса, то почему он не завершил свое дело после наезда?
– Слишком рискованно, – сказал я. – Это вызвало бы подозрения. Полиция бы сразу поняла, что это умышленное убийство. Начала бы идти по следу, быть может, вышла бы на дело Аляски Сандерс. Убийца должен был действовать
– Ты тоже расследовал это дело, Перри, – заметила Сиенна. – Почему тебя никто не пытался убить?
– Потому что Николас, в отличие от меня, присутствовал при пресловутом признании подозреваемого, которого мы задержали. Но настоящий убийца Аляски знал, что это признание получено под давлением. Устраняя Николаса, он избавлялся от последнего человека, который мог открыть правду.
– Они про это только что говорили по телевизору: сказали, что в свое время какой-то полицейский выбил признание силой…
– Этим полицейским был Вэнс, – сказал Гэхаловуд. – Вэнс заставил подозреваемого признаться в преступлении, которого тот не совершал.
Сиенна Казински пришла в ужас:
– Неужели Николас во всем этом замешан? Он поэтому покончил с собой?
– Открыто расследование, Сиенна. Но что будет, я не знаю.
– Оставьте его в покое, он умер! Перри, сделай что-нибудь!
– Прости, Сиенна.
Та вдруг недоверчиво уставилась на нас, а потом воскликнула:
– Это были вы! Те чашки, что я нашла в день его смерти, это вы приходили выносить ему мозг всеми этими бреднями! Я не сразу догадалась, но ты сам минуту назад упомянул, со слов Николаса, что несчастный случай с ним был 30 января 2002 года. Если бы ты встречался с ним раньше, Николас бы мне сказал… Значит, вы последние, кто его видел живым.
– Сиенна… – умоляюще произнес Гэхаловуд.
Ее трясло от ярости:
– Уходите отсюда оба! Убирайтесь из моего дома! На вашей совести смерть человека!
Гэхаловуд хотел объясниться, но Сиенна Казински слишком разгневалась, чтобы прислушаться к голосу разума. Я увел сержанта. Нам вслед несся поток ругательств и проклятий Сиенны; это привлекло внимание прохожих и соседей. Пока мы садились в машину, соседка-расистка успела вызвать полицию, и та незамедлительно нагрянула. Я увидел того самого полицейского, который задерживал меня в июне, когда я наблюдал за домом Казински.
– Опять вы? – сказал он.
– Вы очень кстати, – ответил я, – мы должны заглянуть в комиссариат. Предупредите шефа, что мы сейчас будем.
Так мы с Гэхаловудом снова встретились с капитаном Мартином Гроувом, возглавлявшим полицию Баррингтона.
– Что привело вас к нам на этот раз, мистер Гольдман?
– Вопросы относительно Николаса Казински, – ответил я.
– В связи с его самоубийством?
– В связи с его несчастным случаем. Нам нужно знать, кто вел расследование.
С тех пор как шеф Лэнсдейн в июне лично явился за мной в комиссариат, капитан Гроув проникся ко мне некоторым доверием. Ему совсем не хотелось осложнений за несколько часов до уик-энда.
– Сегодня все-таки пятница, – вздохнул он. – Вы не могли бы приехать в понедельник?
– Мы не выйдем из вашего кабинета, пока не получим сведения, которые нам нужны.
Аварию
– Насколько я помню, ничего особенного в деле не было, – говорил он, провожая нас с Гэхаловудом в подвал, где хранился архив. Он откопал тощую папку с приостановленным делом и протянул нам. Гэхаловуд приметил столик в углу комнаты и разложил на нем листки.
В рапорте содержались в основном сведения, которые у нас уже были: зимним утром, на рассвете, Казински в темноте и под дождем совершал свою обычную пробежку по кварталу. Ему мешали мусорные баки, выставленные на тротуаре, и он решил бежать по проезжей части. Неподалеку от перекрестка с Кэмпбелл-стрит его сбила машина, ехавшая по Норрис-стрит.
– Видите, какое тоненькое дело, – говорил детектив Рикко, – у нас действительно не было никаких фактов. Единственный свидетель – водитель школьного автобуса, только что забравший свою машину из парка.
Согласно записи устных показаний, шофера автобуса подрезала гоночная машина:
Было 6.14 утра, я ехал по Кэмпбелл-стрит. Уже начал сворачивать на перекрестке, как тут с Норрис-стрит вылетела гоночная машина, на полной скорости. С выключенными фарами! Не притормозила у знака и пролетела перекресток. Хорошо, езжу я осторожно, особенно в гололед. Слава богу, смог нажать на тормоз, еле успел. К счастью, детишек позади не было. Я был просто в шоке, но рефлекторно взглянул на номера. Когда все так быстро случается, особо ничего не разглядишь: вы пытаетесь все рассмотреть, все запомнить, а в итоге ничего не видите. Со свидетелями часто так бывает, да? Все, что увидел, несмотря на потемки, это что номера массачусетские. Табличка была белая, немножко отражала свет, и я ясно увидел сверху надпись “Массачусетс”. Меня это поразило почему-то, наверное, я ожидал увидеть табличку Нью-Гэмпшира. Цифры прочесть не успел, машина была уже далеко. Только этот прямоугольник и видно было.
– Массачусетские номера, – сказал я, поднимая глаза от листка.
– У вас больше ничего нет? – спросил Гэхаловуд.
– Все здесь, – подтвердил Рикко. – Дело быстро закрыли за недостаточностью улик. Хотели привлечь полицию штата, но они нас подняли на смех. В тот год в США было больше семисот тысяч водительских нарушений, из-за которых сто семьдесят тысяч человек получили ранения, а тысяча восемьсот погибли.
– Вам не вспоминается ничего такого, что вы не указали в деле? – спросил Гэхаловуд. – Пусть даже мелочь? Это может быть важно.
– Да, были еще эти звонки от Чокнутой, – вспомнил детектив Рикко.
– От Чокнутой?
– Так прозвали соседку Казински. Живет напротив них. Целыми днями сидит у окна и вызывает полицию по любому поводу. Она мне тогда порядком осточертела.
– Чего она хотела?
– Утверждала, что в день несчастного случая видела синюю машину, которая долго стояла перед домом Казински с раннего утра, еще до шести часов. Машина в конце концов уехала, и соседка не стала вызывать полицию. Сами знаете, бывают такие бесполезные свидетельства…