Дело Мотапана

де Буагобей Фортуне

— Позвольте, — возразил граф, — я не давал вам никакого совета. Подадите вы жалобу или не подадите — мне все равно, это касается только вас. Что же до вашей угрозы, то я не знаю, что вы хотите сказать, и не желаю знать. Поступайте как хотите.

— Я прекрасно понимаю, — хладнокровно ответил незваный гость, — что вы в вежливой форме указываете мне на дверь, и при других обстоятельствах я не заставил бы вас повторять дважды. И я отвечал бы вам в других выражениях, потому что никому не позволяю себя оскорблять.

—

А я не позволяю говорить со мной в таком тоне! Итак, повторяю, прекратим этот разговор.

— Прежде вы должны выслушать меня до конца. Вам надо взглянуть на обстоятельства в истинном свете. Именно поэтому я и продолжаю разговор, не обращая внимания на ваше пренебрежительное обращение.

— Ну, хорошо…

— Я уже сообщил вам, что у меня украли очень ценное ожерелье. Никто не усомнится в моих словах: все мои знакомые видели его у меня. Оно пропало нынешней ночью. Следовательно, у меня его украли. Если я подам жалобу, полиция, конечно же, станет искать виновного. Меня спросят, что я думаю об окружающих меня людях, и захотят узнать, подозреваю ли я кого-нибудь.

— И что же вы думаете? — воскликнул Кальпренед, готовый вспылить.

— Позвольте мне оставить свои мысли при себе, — невозмутимо проговорил Мотапан. — Возвращаюсь к тому комиссару полиции, который примет мою жалобу. Он попросит рассказать об обстоятельствах, предшествовавших краже, и о том, что последовало за ней, и я буду вынужден изложить все, что мне известно. Я должен буду, например, сообщить, что человек, укравший мое ожерелье, заходил к вам.

— Вам нужно будет это доказать.

— Начнут спрашивать Дутрлеза, и его показания решат все.

— Что решат? Он слышал, как мою дверь отпирал какой-то человек, которого он встретил на лестнице. Это не доказательство.

— Следователь решит иначе, когда Дутрлез сообщит, что человек, входивший в вашу квартиру, держал в руках украденное у меня ожерелье. Если же следователь станет сомневаться, Дутрлез покажет ему камень из ожерелья — опал, который он оторвал во время стычки с вором.

— Вы видели этот камень?

— Видел час назад на столе в ресторане, где Дутрлез завтракал с одним из друзей. Я сразу узнал камень, потому что у него необычная оправа. Мои опалы оправляли восточные ювелиры, а их работа отличается от французской. Дутрлез рассказал о своем ночном приключении. Я не сообщил ему, что эта вещь принадлежит мне, и только попросил сохранить ее, что он мне и пообещал. Дома я убедился, что мое ожерелье исчезло. Когда я приходил к вам сегодня утром, я еще не знал о краже. Но теперь я все выяснил и подумал, что должен вас предупредить.

Мотапан произнес эту тираду с холодным, полным достоинства видом, поразившим Кальпренеда.

— Месье, — произнес он после недолгого раздумья, — я ценю намерение, которое

привело вас сюда, но все же не понимаю, чего вы от меня хотите. Вы желаете найти вора — это я понимаю и хочу, чтобы ваши вещи были вам возвращены. Что может случиться из-за жалобы, которую вы подадите?.. Станут допрашивать моих слуг… моих детей… меня самого. Подавать жалобу в суд неприятно, но это необходимость, и ничего страшного в этом нет.

— Итак, — продолжил барон, взвешивая каждое слово, — вас не пугают последствия… Например, то, что полицейский комиссар придет с обыском в вашу квартиру…

— Как вы смеете такое говорить?

— Это очевидно, потому что вор зашел сюда. Предположат, что он спрятал ожерелье у вас, и если, к несчастью, его найдут…

— Не найдут, и вы это знаете. Даже если ожерелье украл мой бывший камердинер, что мне кажется невероятным, он бы наверняка сбыл его с рук и уж точно не оставил бы здесь. Согласитесь, что это глупо.

— В этом отношении я с вами совершенно согласен… По всей вероятности, вашего камердинера в воровстве не обвинят.

— А кого же обвинят? — спросил граф, пристально глядя на Мотапана.

Тот не ответил, но и не опустил глаз.

— Говорите же! — гневно продолжал Кальпренед. — Объяснитесь! Горничную моей дочери, что ли?

— Нет, кража совершена мужчиной.

— Значит, это я или мой сын?

— Вы выше подозрений!

— Но будут подозревать моего сына? На это вы намекаете?!

Наступило молчание. Взволнованный граф ждал ответа, но Мотапан был бесстрастен и безмолвен.

— Следователи, — заговорил он наконец, — всегда начинают с того, что наводят справки, какую жизнь ведут люди, так или иначе имеющие отношение к преступлению. Чтобы вызвать подозрения, достаточно быть игроком или иметь долги.

— А у моего сына есть долги, и мой сын играет! — быстро сказал Кальпренед. — Если он вам должен, я…

— Должен он мне или нет — это не важно. Всем известно, что у него есть кредиторы и что его расходы превышают его возможности.

— Это не причина, чтобы приписывать ему постыдный поступок. Подавайте вашу жалобу, милостивый государь! Все разъяснится, я ничего не боюсь!

— Очень хорошо! Искренне желаю, чтобы вам не пришлось пожалеть о своем решении. И позвольте сказать, прежде чем я вас оставлю: я не подал бы жалобу, если бы вы приняли предложение, которое я сделал вам сегодня утром.

— Ах! — воскликнул граф, побледнев от гнева. — Вот куда вы клоните! Какая дерзость! Вы надеетесь запугать меня нелепой историей, которую, вероятно, выдумали, и полагаете, что я поддамся на этот низкий шантаж! Но вы меня плохо знаете, милостивый государь! Я предпочту увидеть моего сына на скамье подсудимых, чем позволить моей дочери носить ваше имя!